Эля Хакимова - Дело княжны Саломеи

— Не огорчайтесь, Домна Карповна…

— Еще в гробу лежало вот это. — Купчиха порылась в корзинке и достала сверток.

Грушевский с замиранием сердца развернул несколько слоев дерюжки и на дне нашел смятый подвенечный убор. Лепестки флердоранжа потемнели и почти все облетели, оставив подобие тернового венца. Максим Максимович живо оглянулся на Тюрка, который склонился над его плечом, тоже разглядывая венец.

— Подождите здесь, Домна Карповна, — сказал Грушевский. — Авось мы поможем. И не сильно горюйте за старца. Ложкин у вас все равно молодец. Княжну-то ведь он нашел и еще кое-кому поможет.

И Максим Максимович пошел на приступ призоровской крепости. Только после целого часа горячих препирательств Призоров позволил ему переговорить с Зимородовым, а сам, как только остался один, принялся названивать всем вышестоящим инстанциям, чтобы прозондировать, как выгодней для себя представить дело начальству. В камере купца обстановка была такой же унылой, как и в остальных. Но сам узник производил совсем другое впечатление. Рукава его свежей рубашки были закатаны по локоть, буйная шевелюра, хоть и уложенная самой природой, а не опытной рукой парикмахера, как в день несостоявшегося венчания, теперь яснее отражала его сущность — неукротимую, медвежью и упрямую. Зимородов, видимо, заканчивал гимнастику и, как мельница крыльями, размахивал руками, разминая богатырские плечи.

— Господин Зимородов, — начал Грушевский. — Когда вы пришли той ночью перед венчанием к княжне, что именно она вам говорила и как была одета?

— Полностью готова предстать перед алтарем, — проговорил Зимородов. Отсутствие спиртного и заключение в камере сказалось и на его внешности, и на поведении. Он стал еще более мрачным, в его облике появились черты страдальца. Этак Зимородову не сложно будет подыскать себе другую несчастную девушку. Особенно если у нее будет еще и сестра.

— Даже венец был на ней. Это, может, меня и подтолкнуло признаться в любви к Ольге Николаевне. А она что ж, говорит, господин Зимородов, опоздали. Простите, что сразу не решилась вам отказать. Но теперь презрение к вам добавило мне смелости. Мерси вам за все. А платье я, мол, примерила по женской слабости. Жаль будет не посмотреться, какой бы я в нем дурочкой выглядела. Ну, здесь меня и накрыло, такое бывает со мной, как забытье какое.

— Как в тот прекрасный день, когда вы чуть не придушили сестру вашей жены? — едва сдерживаясь, проговорил Максим Максимович. Но Зимородов проигнорировал вопрос.

— Остановился, когда хрипеть перестала. Да хорошо, вспомнил, что мне-то другую ведь и надобно. — Зимородов закончил упражнения и надел жилет, тщательно застегивая пуговки и поправляя рубашку. — Однако непривычно, знаете, когда меня используют, а не наоборот. Ну да впредь наука будет, расчет, он ведь для двух сторон. Как на торгах — главное, кто кого обсчитает.

— Кстати, ваш другой расчет тоже даром пропал, — язвительно заметил Грушевский. — Ольга Николаевна замуж вышла. Откровенно говоря, ума не приложу, на что вы рассчитывали в ее случае.

— Расчет как всегда прост, на деньги, — задумавшись, насупился купец. Но тут же поднял голову и, хитро прищурившись, улыбнулся Максиму Максимовичу. — Стало быть, не судьба. Ну, ничего, наша сторона всегда верх возьмет.

— Значит, говорите, венок на ней был?.. — передернувшись от такой самоуверенности, уточнил еще раз Грушевский. Скорее всего, о яде, пропитавшем венец, купец не имел никакого понятия, он никак не реагировал на расспросы о нем, ничем не показывал волнения. — Ну да бог вам судья. А земные власти, скорее всего, вас отпустят.

— Это уж не извольте сомневаться, — с улыбкой заверил Зимородов, вольготно развалившись на убогой кровати, словно сидел в своем Лошадином кабинете. — Дела надо делать, не могу позволить себе долго здесь прохлаждаться. Отдохнул, и будет. Я уж и нажал на кого следует, шестеренки закрутились.

Он оказался прав. Неизвестно, каким образом и на кого нажал Зимородов, но «шестеренки» таки закрутились. Как только Грушевский вышел в коридор, к нему подскочил Призоров с последней новостью. Ему-де разрешили, то есть нет, он решил отпустить подозреваемых.

Зимородов вывалился из камеры, потянулся, будто находился на отдыхе, потер ладони и сообщил, что отправляется в «Вену» пообедать, всех желающих милостиво просит присоединиться. Из кабинета высунулся радостный письмоводитель, но Призоров вовремя схватил его и чуть не за шиворот втащил обратно.

— Пойдем, Петька, со мной, — позвал купец сына, тоже вышедшего из камеры. — Доказал породу зимородовскую — на отца покушался, под законом состоял, хвалю! Будем вместе дела делать теперь. Да не дичись, прощаю за все, так и быть!

— И я вас прощаю, — поклонился отцу Петя. — Но дела у нас с вами разные. И дороги тоже.

— Ишь ты! — усмехнулся купец. — Смотри не передумай, обратно не приму. А то поедем со мной нутро пересохшее промочить, я тебя с Шуркой-зверем познакомлю, лихо канкан пляшет!

Приглашение выглядело скорее издевательством, поэтому в подскочивший неизвестно откуда экипаж он сел в полном одиночестве.

— Гони в «Донон» или в «Медведь», куда ближе, да не жалей лошадей, не обижу! — гаркнул Зимородов так, что стекла зазвенели в конторе.

Освобожденного Петю встретили объятия Домны Карповны. Однако он тоже предпочел выйти в одиночестве, как и его отец. Более того, юноша снял свои ботинки, отдал их тетке и поклонился Грушевскому в ноги:

— Пойду искать святое место, стану монахом, — бледный юноша совсем высох за несколько дней заключения, даже в довольно сносной камере, на него вся эта история произвела противоположный эффект, чем на его отца. — Помните, как вы говорили про добро? Я много думал.

Несчастная Домна Карповна, глядя на племянника, роняла крупные слезы, но ни одного слова возражения на такое решение у нее не нашлось. Казалось, что скорее она сама босоногой пойдет вслед за Петей.

— Ничего-то вы не поняли, Петр Андреевич, — вздохнул Грушевский, покачав головой. — Непротивление злу еще не есть добро.

— Раньше я слышал Бога, потом только графиню Панину. Здесь она наказала мне впредь слышать только Его.

— Значит, Марья Родионовна снова навещала вас? — похолодел Грушевский.

— Как и вас.

Петя вышел из конторы, словно повинуясь одному ему слышимому зову гамельнского крысолова. В какую-то реку войдет этот мальчик, мелькнуло в голове у Грушевского. Купчиха поплелась вслед за племянником, утирая слезы концами узелка в руках. Максим Максимович еще раз вздохнул. Домна Карповна обрела следующего своего юродивого, о чем, как говорится, молилась…

— Ну что, радуйтесь, отпустил я ваших подзащитных, — пробурчал Призоров.