Валерия Вербинина - Эхо возмездия

– Ну так Колозин, наверное, тоже ничего не боялся, – простодушно парировала Лидочка, – а что с ним стало…

Видя, что Наденька готова вспылить, доктор Брусницкий вмешался и попросил проводить его к больной. Когда он ушел в сопровождении старшей сестры, Лидочка исподлобья покосилась на Федора.

– Наверное, не стоило мне так говорить, да? Нехорошо получилось…

Федор и сам не заметил, как у него вырвалось:

– Из-за этого Колозина столько неприятностей!

Лидочка удивленно посмотрела на него, ее светлые глаза заблестели.

– Вот! Вы говорите точь-в-точь как мама… Ой! Вы ведь не сердитесь, правда? Ну скажите, что вы не сердитесь!

Федор, улыбаясь, заверил ее, что он ничуть не рассержен тем, что его сравнили с Еленой Владимировной, скорее даже наоборот… Лидочка засмеялась, а потом спросила его, правда ли, что на Сахалине водятся киты.

– Правда, – ответил Федор.

– И вы их видели?

– Видел.

– А я не видела, – сказала Лидочка, глядя на него блестящими, оживленными, мечтательными глазами. – Так, наверное, и проживу всю жизнь, не увидев ни одного кита.

– Откуда же вы узнали про китов на Сахалине? – произнес приятный женский голос, и Федор увидел, как к ним подходит баронесса Корф.

– Я читала книгу господина Чехова [9], – ответила Лидочка, порозовев и смутившись.

Амалия поглядела на нее с любопытством и раскрыла веер. Смутившись не менее, чем Лидочка, хоть и по совсем другой причине, Федор довольно неловко приветствовал баронессу и поцеловал ее узкую белую руку.

– Я и не знал, что вы будете здесь, сударыня, – сказал он.

– Боюсь, вчерашняя беседа с господином из Петербурга на меня плохо подействовала, – поморщилась Амалия. – Он учинил нам настоящий допрос и так напугал моего дядюшку, что бедняга слег в постель. По-моему, следователь считает, что вечер у Снегирева и убийство Колозина как-то связаны между собой. И ему ужасно не понравилось, что я не могла вспомнить ни одного человека, который во время ужина пообещал бы Колозину застрелить его, если тот вдруг пойдет ночью прогуляться.

– О, я знаю! – оживилась Лидочка. – Мотив и подозреваемый! А еще должна быть… как это… возможность, да!

– Но что же мы тут стоим? – спохватилась Амалия, складывая веер. – Может быть, пройдем в гостиную?

– А мне известно, почему убили Колозина, – объявила Лидочка. – Потому что он знал, кто настоящий убийца.

– Ничего не поняла, – призналась Амалия после паузы.

– Он сказал, что знает, кто убил ту семью. Ну, тех… Изотовых, да? – в убийстве которых его обвинили.

– И что? – спросил Меркулов.

– Ну как же, Федор Алексеевич! Колозина услышали… Настоящий убийца услышал и испугался… И принял меры.

– Хотите сказать, настоящий убийца был в вашем доме? – недоверчиво спросила Амалия.

– Глупости какие-то, – проворчал Федор.

– С одной стороны, да, – сказала Амалия. – А с другой – Колозина ведь оправдали, но настоящего убийцу так и не нашли. Так что, Лидочка, придется вам сейчас рассказать все, что вы знаете. Кстати, а почему вы не сказали об этом следователю из Петербурга?

– Он меня почти ни о чем не спрашивал! – сердито воскликнула Лидочка. – По-моему, он меня вообще всерьез не воспринимает…

– Как некрасиво с его стороны! – вздохнула Амалия. – Но, Лидочка, если вам что-то известно о преступлении, вы должны будете ему сказать. Иначе тот, кто убил Колозина, может убить еще раз.

Летит птица-тройка по дороге, огибающей лес, и везет сани, в которых, прикрытый меховой полостью важно расположился фабрикант Селиванов. Эх, хорошо лег снег в этом году – ровно, чисто, быстро, всего за какие-то два дня. Воздух холодный, но не такой студеный, чтобы резать легкие, словно ледяным ножом, а холодный, как любимое мороженое…

– Карр! – ворона на сосне, серая, горбатая, с ободранным хвостом. Не ворона, а какая-то карикатура на ворону.

Куприян Степанович посмотрел на нее и невольно засмеялся, сверкая белыми зубами.

– Эх, ворона, ворона, проворонила ты свою жизнь, а у меня скоро будет новое имение, и когда дочка моя выйдет за…

Бах!

– Барин! – взвыл кучер. – Стреляют!

Бах!

Лошади взбесились, понесли, сани опрокинулись, полость оторвалась, Селиванова выбросило в снег. По раздробленной ноге у него текло что-то красное и липкое – кровь.

– А-а-а! – взвыл он, корчась на снегу.

Кучер, который тоже упал, поднялся на ноги, но тут увидел, как качнулись кусты неподалеку, роняя комья снега… Потом увидел какую-то темную фигуру с бородой, блеск двустволки, которую хладнокровно перезаряжали на ходу…

– Караул! Православные!

Всплеснув руками, кучер бросился бежать. Он петлял, как заяц, и пуще всего на свете боялся обернуться. Почему-то ему казалось, что, если он это сделает, ему выстрелят в спину.

Чувствуя, что смерть тут, совсем рядом, Селиванов собрал свою волю в кулак и пополз. Его шапка упала в снег, раненая нога причиняла страшную боль, но он все полз и полз, пока не почувствовал, как в щеку ему уткнулось теплое – после двух недавних выстрелов – дуло двустволки.

– Нет, – прошептал он, – нет, нет…

Два выстрела грянули одновременно, из обоих стволов. Селиванова отбросило в снег. Кровь и мозг окрасили белый наст.

Человек в черном тулупе вскинул двустволку на плечо и, бросив на дорогу быстрый взгляд, ушел туда же, откуда и пришел, – в лес, то самое место, откуда испокон веков являются лихие люди и демоны.

В тот день доктору Волину оставалось принять еще десятка два больных, но все смешалось в земской больнице, когда неожиданно прибежала Феврония Никитична и заголосила:

– Фабриканта убили! Куприяна Степаныча… Ой, горе-то какое!

Фельдшер Худокормов, который привык первым приносить все известия, аж побурел лицом от зависти и, дабы избавиться от конкурентки, вслух выразил сомнение, что Феврония не знает, о чем говорит. Но тут двое мужиков привели шатающегося Данилу, кучера Селиванова. Когда он понял, что находится в безопасности, с ним сделалась форменная истерика, и доктору пришлось повозиться, чтобы привести его в чувство.

– Я-я-я это, зна-начится, еду… – бормотал Данила, заикаясь. – А тут: бах! Бах! Ло-лошади понесли… Я побежал… Потом слышу: бах! А п-потом ти… тишина…

– Вы видели, что ваш хозяин именно мертв, а не ранен? – спросил Волин. – Видели хотя бы, кто стрелял?

– Я только разочек оглянулся, когда добежал до холма! – простонал кучер. – Ведь он бы и меня… того… Тулуп у него был черный! Бородища, как у лешего! И ружье…

Он зарыдал, содрогаясь всем телом. Георгий Арсеньевич обернулся, ища взглядом Ольгу Ивановну.

– Он не пьян, – сказал доктор, хмурясь, – но его что-то сильно напугало… Знаете что, придется поехать туда и проверить, что с Селивановым…