Вадим Сухачевский - Слепень

– А дальше похороните там его на лучшем городском кладбище, у самой ограды, и памятник поставьте мраморный, а на памятнике – чтобы только два слова: Афанасий Хведорук… И еще вот эта фотография. Сможете увеличить?

– Дело нехитрое.

– И венок положите побольше

– А от кого венок, надо написать?

– Да-да. Сделайте надпись: «От друзей: Юрия, Екатерины, Полины, Викентия». На затраты не скупитесь, я дам еще. – И Юрий выгреб из карманов все, что там оставалось, – золотые цепи, броши, кулоны, перстни, золотые монеты. – Этого, надеюсь, хватит?

Король даже кивать не стал: должно было хватить на гробницу для любого владетельного принца.

Лишь спрятав под трон сокровища, король смог наконец проговорить:

– Видно, большим паном был этот ваш покойный пан Афанасий.

– Второго такого не было, – согласился Юрий и снова почувствовал все тот же комок в горле.

Вот теперь, кажется, все. Горбун-водитель уже заводил свой грязный «опель-кадет». Но тут король вдруг произнес:

– Позволено будет спросить у ясновельможного пана председателя?.. Что там у вас нынче произошло с этим, холеру ему в бок, паном Бубновским?

– Вы что, тоже его знаете? – ответил Васильцев вопросом на вопрос.

– Да отирается тут уже недели три. – Юрий отметил, что как раз около трех недель назад Слепченко был переведен из Витебска в Варшаву. – И вообще – какой-то скользкий, – продолжал король. – Хотел было напроситься, чтобы мы его в свою «шляхту» приняли, говорил, что сам из шляхтичей. Так оно, может, и есть, да только наша «шляхта» совсем иного рода. Ты на паперти посиди лет двадцать с протянутой рукой – тогда мы увидим, наш ты или не наш. А он что? В ресторанах поет, немчуру развлекает! Нет, ыш абарак бузык!..

– Ыш абарак бузык! Ыш абарак бузык… – зашуршала «настоящая шляхта».

– Вот-вот, – подтвердил король. – Наши бы ни за что на такое не пошли. Ну, послал я его подальше. Так он, сколько я знаю, прибился к Венцеславу, к императору, к этому песьему сыну. И теперь – по его, наверно, заданию – крутится здесь, возле нас, вынюхивает что-то, видно. Я было велел своим ребяткам его шугануть – так он пятерых наших раскидал, как детей.

– Он же вроде старик, – недоверчиво нахмурился Васильцев.

– Именно что – «вроде». На вид и вправду вроде как старик, а бьется, как молоденький. После той бойни два моих «шляхтича» на тот свет без причастия отошли… Ну, мы его было сдали в полицию, там у нас завсегда свои люди, да только он уже на другой день снова здесь ошивался. Я так думаю, гестапо его прикрывает, не иначе… А ясновельможный пан хорошо ему по роже съездил, мои ребята говорят – любо было смотреть. Только и пану теперь поберечься надо: мстительный тип. Может, на время приставить к пану моих людишек? За отдельную, ясно, плату.

На это Васильцев ответил, что как-нибудь справится сам. Господа «шляхтичи», кажется, даже были этому рады: коли пан «бубновый» отправит на тот свет – никаким золотом себе это не возместишь.

Напоследок его величество просил передать привет их величествам Луке и Фоме и царственным мановением руки дал понять, что аудиенция закончена.

Юрий уселся в машину. Видимо, в знак особого монаршего доверия на сей раз ему даже не стали завязывать глаза.

Немного поплутав в смраде туннеля, машина наконец выехала на свет божий и уже через несколько минут подвозила Юрия к отелю.

Чуть не доезжая до отеля, Юрий попросил остановиться и отпустил задрипанное авто́ – не только потому, что подъезжать к такой гостинице на таком авто́ означало бы уронить свой графский титул, но еще и потому, что ему пришла в голову мысль посетить одну лавку, расположенную неподалеку. Лавка торговала всяким слесарным хламом, болтами, гайками, гаечными ключами и прочим железным хламом. В скором времени все это могло ему весьма пригодиться.

В день их отбытия из Варшавы «братишка Ганс» и его пани Каролина прибыли в номер к миссис Сазерленд чуть свет. «Братишка» был одет в штатское, пиджак он добыл явно не по размеру, и тот висел на нем, как хламида. А пани Каролина оказалась совсем молоденькой глупышкой – несмотря на ответственность момента, всё ластилась к своему «Гансику», так что Васильцеву эти лизания в конце концов надоели.

– Всё, полезайте, – приказал он, указав на ящики.

Оба ящика с проделанными дырочками для дыхания и наклейками: « Warnung!!! Nicht öffnen! Diplomatic Cargo», [93] «Внимание!!! Не вскрывать! Дипломатический груз» ( нем. ). открытые, уже лежали на полу. В двух таких же ящиках в соседней комнате уже притаились Полина и Викентий.

– Вовек тебе это не забуду, братишка Жорж! – прочувствованно выпалил «братишка Ганс», устраиваясь в ящике.

Пани Каролина безропотно последовала его примеру.

Васильцев накрыл ящики крышками с грозной надписью и сам легонько заколотил их гвоздиками.

Через полчаса явились грузчики, начали выносить все добро миссис Сазерленд и укладывать в подъехавший грузовик.

– С ящиками поосторожнее!.. – покрикивала на них миледи. – Да поосторожней! Если эту вазу фарфоровую разобьете, муж мне не простит!

Ваза была действительно дорогая – подлинная китайская, седьмого века. И ковры, которые сейчас выносили, – тоже подлинные, персидские, эпохи Сасанидов, да только лорду Сазерленду все это было наверняка глубоко безразлично. Он только обеспечил Кате дипломатическое прикрытие, а сам и не думал встречать ее в Стокгольме: истинный курс их самолета должен был пролегать гораздо восточнее.

Юрий вышел из гостиницы последним, прихватив с собой грязный холщовый мешок, что было, конечно, странно для графа Жоржа де Круа, но теперь уже вполне можно было и не придавать этому особого значения.

Провожать их на аэродром явился сам штурмбанфюрер фон Краузе. Разглядывая вазы и ковры, похвалил вкус и познания в антиквариате очаровательной миссис Сазерленд, сказал, что при их с графом де Круа следующем визите в Варшаву сам поможет им подобрать здесь еще кое-что, он-де тоже в этом деле знаток, мог бы и для себя подобрать тут немало ценного; жаль только, положение штурмбанфюрера СС обязывает проявлять личную скромность.

…Они уже приближались к трапу самолета, когда Юрий вдруг увидел вдали пана Бубновского, в руке у которого был мощный армейский вальтер, нацеленный в их сторону.

Штурмбанфюрер тоже это заметил и – надо же! – заслонил их с Катей собою.

Раздался выстрел – и фон Краузе вскрикнул, ухватившись за простреленное плечо.

Юрий тоже выстрелил из своего парабеллума – и пан Бубновский присел, держась за грудь в области солнечного сплетения. Такие раны чаще всего бывают смертельными. «Прощай, Гедзь бубновый», – подумал Юрий.