Вадим Сухачевский - Слепень

Юрий спросил:

– Неужто его величество император Венцеслав тоже покинул этот мир?

– О нет! – хмуро отозвался король. – Живехонький, пся крев. Да только падлой распоследней он оказался. Отделился от нас, служит теперь лондонским паханам, а от законных сюзеренов, от папашек Луки и Фомы, отрекся, гад. Я уж не хотел папашкам сообщать, огорчать их на старости лет, сами при случае разберемся. Правда, ребята?

«Шляхтичи» грозно щелкнули картонными саблями в картонных ножнах, а Юрий подумал, что сложные взаимоотношения между Сталиным, Черчиллем и Сикорским, [87] Сикорский, Вацлав – председатель «польского правительства в изгнании», находившегося в Лондоне. как видно, имеют свое отображение и здесь, в этом мире, которого не может быть.

– Однако трон, древний трон Пястов, [88] Древний род польских королей. он здесь! – король постучал под собой. – Так что всякому понятно, кто тут монарх истинный, а кто самозванец.

«Шляхтичи» закивали одобрительно, один лишь Васильцев снова не смог скрыть улыбки, ибо истинную судьбу трона Пястов он знал. [89] Есть версия, что после первого раздела Польши в 1772 г. Екатерина II повелела привезти к себе этот трон и сделать из него для себя стульчак. Возможно, этим она желала дополнительно унизить своего бывшего любовника, последнего короля Польши Станислава II Августа Понятовского.

И снова эта его улыбка не осталась не замеченной королем.

– Вижу, вы тоже знаете эту некрасивую историю, – кивнул он. – Да, так оно и было, что – уж простите великодушно! – не делает чести вашей монархине. Он в таком печальном виде и простоял до недавних пор в Царском Селе. Но Царское Село не столь давно было занято пруссаками, и нам удалось приобрести эту бесценную реликвию не столь уж задорого у одного немецкого интенданта, продававшего все награбленное направо и налево. Дырку мы заделали, кое-что подновили, зато трон подлинный. А у этой падлы, у императора Венцеслава, – подделка, что бы он там кому ни говорил!.. Однако моим сюзеренам, Луке и Фоме, да живут они еще сто лет, вы, пан председатель, сколь мне известно, всегда делали некоторое подношение…

«Черт! – подумал Юрий. – Про капустку-то я и забыл!» Извинить его могло лишь то, что он не знал здешних вкусов.

– Да, я пришел не с пустыми руками, – сказал он. С этими словами достал из кармана золотой империал [90] Золотая монета царской чеканки достоинством в тогдашние 15 рублей. В условиях войны она стоила целого состояния. из слепневских запасов и протянул его королю.

Тот буквально выхватил монету, осмотрел ее горящими глазами, понюхал, попробовал на зуб. «Шляхтичи» взирали на это диво, не смея даже шевельнуться. Взирали, впрочем, довольно-таки грустно, хорошо зная, что ни одному из них ничего не перепадет из этого богатства.

– Да, вижу благородство ясновельможного пана председателя, – изрек наконец король и сразу приступил к делу: – Я имею известие от многочтимых Луки и Фомы, что должен оказать вам некие услуги. Для меня большая честь, что вы обратились именно ко мне. Итак?..

– Вы можете послать телеграмму из Стокгольма?

– Гм… – задумался король. – Для нас, как вы, наверно, знаете, нет ничего невозможного, нищие – даже в условиях войны существа в некоторой степени экстерриториальные, воюющие стороны не обращают на них особого внимания. Вполне возможно и в Стокгольм отправить кого-нибудь из моих многострадальных подданных… Но, как вы должны понимать, это потребует…

– Да, да, разумеется. – Юрий протянул ему пригоршню монет, где были империалы, полуимпериалы, царские червонцы и пятирублевки.

Некоторые из «шляхтичей» чуть не упали в обморок.

Васильцев вместе с монетами подал и текст телеграммы. Король пробежал его глазами, и вдруг на его лице появилась гримаса недовольства.

– «Рувимчик», «обрезание», «тетя Сара»… – проговорил он. – Извините, пан председатель, но для короля это уж слишком. Коллеги не поймут, засмеют. В конце концов, ыш абарак бузык .

Однако, получив еще одну пригоршню монет, король как-то начал забывать, что он «бедный, но гордый», и после некоторой борьбы с собой таки сдался.

– Ладно, – вздохнул он, – надеюсь, коллеги не осудят слишком строго. Мы же не фашисты, в конце концов, верно я говорю?

«Шляхтичи» отвели глаза. Все это явно было им не слишком симпатично; однако же – настоящее золото!..

– Еще что-нибудь? – спросил король. – Понятно, за отдельную плату.

– Да, – кивнул Юрий. – Вот эта вот конфетка. Она должна дойти до Москвы, до Луки и Фомы, они знают, что с ней делать.

Сие не вызвало у его величества никаких возражений, тем более что было подкреплено двумя полуимпериалами. Юрий спросил:

– Кто будет доставлять? – и похлопал по карману, чтобы там зазвенело.

«Шляхтичи» загалдели наперебой:

– Wypuść mnie!

– Pozwól mi, Wasza Wysokość! [91] Позвольте мне! – Позвольте мне, ваше величество! ( польск. )

– Пойдешь ты, пан Obdarty, [92] Драный ( польск. ). ccc – обозрев свое «шляхетство», решил наконец король.

– Это тебе на непредвиденные расходы, – сказал Васильцев и подал пану Драному целых два империала.

Остальные «шляхтичи» смотрели на доверенного пана с глубокой завистью.

– Только смотри не лизни по дороге, – напутствовал его Юрий, – имей в виду, конфетка отравленная.

Из того, что пан Драный перекрестился и тихо помянул Матку Боску Ченстыховску, он, Юрий, сделал вывод, что его предупреждение было отнюдь не напрасным.

Что ж, теперь они, все четверо, могли даже погибнуть: задание было уже, можно сказать, выполнено, а их жизни для хода войны большого значения не имели.

…Впрочем, нет! Еще одно! Как он мог забыть?!

Юрий достал из кармана два перстня с бриллиантами и брошь с десятками сапфиров и изумрудов. Взглянув на это богатство, его величество только и смог выдохнуть:

– Что?!

– Где-то в братской могиле должно лежать тело, – грустно проговорил Васильцев. – Тело одного пана, высокого, лысого, с двумя пулями в спине. – Он показал плохую фотографию Афанасия, вырванную из его документа. – Этот пан погиб во время нападения на конвой вице-губернатора, слышали про такое?

– Как не слыхать! Вся Варшава гудит.

– Я знаю, о каком пане речь, – вставил пан Драный, – сам видел то побоище. И знаю яму, где их закопали: на краю Варшавы, возле холмика.

– Сможете выкопать его тело?

– Отчего же не смочь? – усмехнулся король. – Мертвые – не живые, их особо-то не стерегут. И это – всё?

– Нет, не все. Это тело надо доставить в город Херсон, слыхивали про такой?

– Где-то на Украине…

– Да, на Украине. Сможете туда доставить тело?

– А чего ж? Тут и линию фронта переходить не надо, все теперь германское. А мертвый – не живой, ему «аусвайс» не требуется. Доставим в лучшем виде, дальше-то что?