Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

— Я знаю, Надежда Петровна.

— Нет, Владимир Алексеевич, вы этого не знаете, потому что вы — мужчина. И вы живете совсем в другом мире. Ламанова откинулась на спинку кресла. Передо мной сидела уже не обаятельная моделистка, не энергичная хозяйка предприятия — нет. Это был просто усталый человек, сумевший подняться на вершину скалы, с которой теперь собирался совершить прыжок в море. Так люди используют минуту перед опасным броском, чтобы расслабиться, а потом сосредоточиться. Я видел это выражение лица у солдат за несколько минут до начала атаки.

— Знаете, почему я оставила семью, сестер и уехала в Москву учиться на портниху?

— Почему?

— Вы читали «Что делать?» Чернышевского?

— Конечно.

— Помните, там Вера Павловна уезжает из дома и открывает швейную мастерскую, чтобы собственным трудом зарабатывать на жизнь? Мастерскую нового типа, где нет хозяина и работников, где все равны?

— Да. Но я помню, что опыт этот оказался неудачным.

— Это все равно. Главное не в этом. Знаете, когда я прочла роман — еще там, в Шутилово, это под Нижним, — я две ночи… нет, три ночи не могла спать. До того я никогда не думала о будущем. Что со мной будет, останься я дома? Скука. Бедность. Злость. Мой отец, подполковник в отставке, пытался тянуть семью и еще выплачивать долги покойного брата. Но мясо мы ели все реже и реже. А одежду перелицовывали и перешивали, но только она становилась все более ветхой — многие вещи уже нельзя было даже использовать на заплатки… Да, именно там я научилась держать иголку в пальцах. И что дальше? Я сбежала. Нет, сестрам и папе я сказала, что еду в Москву учиться шить по-настоящему, что найду работу и стану поддерживать их, присылать часть моего заработка. Сестры были младше — они поверили в это всерьез. Они обнимали меня и благодарили. А отец… Он не был идеалистом. Но и запретить мне ехать он не мог — я уже была взрослой. Да и кормить меньше на один рот… Но он винил во всем только себя. И так и умер — через три года, с чувством вины, не узнав, что я действительно начала хорошо зарабатывать и не только помогала сестрам, но и вызвала их в Москву.

— То есть, — сказал я, — в вашем случае все сны Веры Павловны сбылись?

Она вздохнула.

— Нет. Не так. Трудолюбие… добрые отношения друг к другу — все это идеализм. Будь ты хоть тысячу раз трудолюбив и добр к людям — это ничто без таланта. Трудолюбие помогает талантливым. Бездарным оно не приносит ничего, кроме разочарования. Я была как эта девушка Лиза — та, которую сегодня отчитывала там, в швейном цехе. Она недавно приехала из-под Мурома. Никакого опыта еще. Но у меня оказался талант — когда я после обучения поступила закройщицей к мадам Войткевич, я вдруг поняла, что могу создавать платья одно лучше другого. Мне это нравилось, потому что талант сидел внутри меня и просился на свободу. Откуда он взялся, где в Шутилово я подцепила эту инфекцию таланта, в каких лопухах? Не важно. Вы и сами, Владимир Алексеевич, талантливы в своем деле. Вы и сами понимаете, что когда талант попадает в правильную профессиональную среду, когда он набирается опыта, то все начинает складываться само собой. И все человеческие качества, которые мы так ценим в талантливых людях, — это производное от работы. Гений и злодейство — две вещи несовместные, не так ли? Чем больше людей ты вовлекаешь в свою работу — тем добрее ты к ним становишься, потому что иначе они не захотят точно и с удовольствием выполнять поставленную тобой задачу. Отсюда — ответственность не только за себя, но и за них. Чем выше ты хочешь подняться, тем больше ты должен учиться и работать — отсюда трудолюбие даже у самых ленивых. Ты должен подмечать каждую деталь, продумывать каждый шаг — отсюда гибкость ума и желание учиться. И ты хорошо знаешь, как тяжело все это дается, — отсюда скромность. Люди, которые просто плывут по течению, которым все дается легко, как правило, нескромны, равнодушны и тупы. И бездарны. Потому что им не надо трудиться по-настоящему. Не так ли?

Я кивнул.

— И они не знают цены заработанных денег. А я знаю. Знаю цену каждой копеечке. Да, у меня теперь много денег. Но все они не для праздника, нет. Они для работы. Вот почему меня так злит, что кто-то постоянно хочет меня ограбить. Я встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Внизу шли люди, ехали экипажи, телеги. Мой Иван сидел на облучке пролетки, дожидаясь. Небо было сплошь обложено облаками — уже почти зимними, холодными.

— Знаете, Надежда Петровна, — повернулся я к Ламановой, — это так странно… Когда смотришь на всех этих дам и господ, одетых красиво, по последним парижским и венским модам, кажется, что ваша работа — это постоянный легкий праздник. Что-то эфемерное, веселое, легкомысленное. Мир вечной красоты и беззаботности. Как-то в голове не укладывается, что вся эта одежда — плод тяжелого труда. Я видел раньше портных на Хитровке — они сидели сутками на своих столах при свете свечи, с исколотыми пальцами, вечно пьяные, грязные, почти голые, потому как все деньги тут же пропивали. Перешивали краденое, ставили заплатки, перелицовывали… Видел их мальчишек-подмастерьев, худых, бледных и постоянно голодных. Но никогда не соотносил их с миром моды. Мне казалось, что вот они — трудяги. А ателье, подобные вашему, — это нечто совсем другое…

— Ах, Владимир Алексеевич, — нервно улыбнулась Ламанова, — мое ателье — это островок в море! Знали бы вы, как создается вся та одежда, которую носят в России! Сколько в ней пота, слез и жестокости. Только в Москве более тысячи магазинов готового платья. А шьется оно вовсе не в ателье. Впрочем, я вам потом расскажу, если будет интересно. Это очень грустно. Лучше вернемся к нашей проблеме.

— Конечно. Что вам сказали те люди, которые предъявили письмо?

Ламанова вздохнула:

— Что, если я не уплачу этого так называемого долга, они сожгут мое ателье.

Я фыркнул:

— Какая ерунда!

— Вы думаете?

— Конечно! Кто посмеет вот так, в центре города, сжигать ателье такой знаменитости, как вы?

— Мне показалось, что они говорят совершенно серьезно.

— Как такое может быть серьезным? Они назвали хотя бы, кто именно прислал их с письмом?

— Нет. Но они оставили свою визитную карточку. Я с удивлением посмотрел на нее.

— Что они оставили?

— Свою визитную карточку, — сказала Ламанова. Она открыла верхний ящик стола и достала оттуда продолговатый кусочек плотной бумаги. — Вот.

Я взял визитку и прочитал: «Ваш ангел-хранитель. Услуги безопасности». Вот так так!

— Разрешите, я заберу эту карточку с собой?

— Конечно. Вы знаете, кто это?

— Знаю.

— Это серьезные люди?

— Да. Ламанова поморщилась.

— Значит, проблема все-таки существует?

— Думаю, что мне удастся ее решить.