Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

– Простите за мой неухоженный вид, – сказал Иероним, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж. – Но сейчас я практически все время провожу в своем кабинете. Совет поручил мне переписать целую кипу старых отчетов. Их и прочитать-то можно с трудом. – Он вздохнул: – Если секретари и попадают в ад, то я знаю, как он выглядит… Ну, по крайней мере, я могу работать дома.

Они прошли в теплую комнату, увешанную пестрыми коврами. В камине потрескивал огонь. Секретарь предложил Симону обитую мехом скамейку, а сам скрылся в соседней комнате. Через некоторое время он вернулся с дымящим кофейником и двумя изящными чашечками. Симон одобрительно вскинул брови. Он знал, до чего дороги эти новомодные чашки.

– Это дьявольское варево и у нас понемногу набирает популярность, – пояснил Иероним, устроившись на второй скамейке и с удовольствием отпив черного отвара. – Правда, викарий его запретил, потому что его завозят неверующие и другие якобы тоже теряют от него веру. Но сквозь стены Харзее, к счастью, не видит. – Он усмехнулся: – Хотя от этого фанатика всякое можно ожидать.

– Вы сказали, что были секретарем во времена тех преследований, – начал Симон осторожно. – Так, значит, лично присутствовали на судах?

Иероним мрачно кивнул и обхватил мясистыми пальцами крошечную чашку, словно ему вдруг стало зябко.

– Можно и так сказать. Я был тогда совсем юным писарем, но тогда на счету был каждый человек, потому что и в Совете многие находились под подозрением. Несколько раз я даже был секретарем в той злополучной комиссии, которая решала судьбу обвиняемых. Я видел, как люди лишь по вине завистливых соседей отправлялись сначала в тюрьму, а потом – в камеру пыток и на костер.

– И ничего не могли предпринять против этого? – спросил Симон.

– Ха, а что я мог сделать? Любого, кто выступал против судебных заседателей, самого подозревали в колдовстве. Я… я боялся. Кроме того, я же был простым секретарем! Заполнял протоколы, только и всего.

Иероним запнулся и задумался о чем-то своем. Мясистые губы его дрожали.

– Иногда я с трудом разбирал, что говорили подозреваемые, – продолжил он потом тихим голосом. – Они… кричали и вопили, а под конец только стонали. Невозможно описать эти стоны, не говоря уже о том, чтобы внести в протокол…

Иероним оставил чашку с кофе. Эта беседа явно отбила у него желание допивать его. Лицо у него стало серым, и казалось, он совершенно позабыл о своем собеседнике.

– Мне очень жаль, я ни в коем случае не хотел обвинить вас, – сказал Симон примирительно. – Просто иногда трудно понять, как…

Он не смог подобрать слов, и затянулось неловкое молчание.

Тут Фронвизера неожиданно осенило. Иероним, может, и был простым секретарем, однако он, как никто другой, мог знать обо всех интригах и борьбе за власть в городе. И в прошлом, и сегодня. Может, у него даже имелись предположения о том, что могло связывать убитых и пропавших за эти недели.

Симон прокашлялся.

– Мой друг, городской врач Самуил, высказал интересное предположение, – начал он твердым голосом. – По его мнению, возможно, и нет никакого оборотня. А кто-то лишь хочет избавиться от некоторых советников. Что вы об этом думаете?

Секретарь на мгновение растерялся. Тем не менее неожиданный вопрос вернул его к действительности. Он задумчиво склонил массивную голову.

– Хм, признаюсь, я и сам не очень-то верю в этих оборотней, – ответил Иероним. – Как и тогда не верил в колдунов. Но чтобы кто-то хладнокровно убивал людей одного за другим, лишь бы избавиться от нескольких вельмож… Дайте подумать…

Иероним встал и принялся расхаживать по маленькой комнате, потирая при этом свой сальный, покрытый щетиной подбородок.

– Тадеуш Васольд и Георг Шварцконц, несомненно, были могущественными советниками, пусть их время давно прошло. Эгидий Готцендёрфер, конечно, давно мертв, но его жена еще сохраняла былое влияние. Что же до остальных…

Иероним вдруг замолчал и напрягся всем телом. Симон заметил, как у секретаря задрожала правая рука.

– Нет-нет, – проговорил он потом как-то уж слишком торопливо, по-прежнему глядя в огонь. – Не думаю, что смогу помочь вам, мастер Фронвизер. Как бы мне этого ни хотелось.

Толстяк встряхнул головой, будто отгонял дурное видение, после чего с вымученной улыбкой повернулся к гостю:

– И вообще, у меня есть и другие дела, кроме как совать нос в какие-то интриги. Нынче этим никого не удивишь. – Он выпрямился и указал на дверь: – Боюсь, нам придется продолжить нашу беседу в следующий раз. Мне надо сходить в ратушу. Есть кое-какие дела, которые дома не сделаешь.

Симон поднялся в недоумении.

– Что ж, очень жаль. Если встретите Магдалену…

– То скажу ей, что вы заходили. – Иероним протянул ему руку, мягкую и дряблую на ощупь. – Буду чрезмерно рад, если ваша супруга сумеет немного подбодрить Катарину. Что ж, до встречи.

Симон даже кофе допить не успел. В следующую минуту он снова стоял на улице перед домом секретаря.

Сидя на скамейке на вершине Михельсберга, Магдалена наблюдала за городской суетой внизу. Дети играли в прятки среди кустов, растущих по склонам. Женщина глубоко вдохнула и только теперь обратила внимание, какой чистый был здесь воздух. Внизу, посреди улиц, даже в октябре несло дымом, нечистотами и гнилыми овощами. А здесь, наверху, дул свежий, хоть и промозглый, ветер.

После того как Симона неожиданно вызвали на собрание, она решила немного прогуляться с детьми за городом. Так как свадьба откладывалась на неопределенное время, Магдалене не пришлось помогать Катарине с приготовлениями. Некоторое время она гуляла с мальчиками вдоль Регница, а потом по наитию решила подняться на Михельсберг, что высился над городом. Ей захотелось помолиться за Катарину у могилы святого Отто в церкви бенедиктинского монастыря. Перед Богом все равны, и Магдалена была уверена, что Он не делил людей на благонравных и нечестивых. Вряд ли Господь имел что-то против того, чтобы палач по-человечески отпраздновал свадьбу. Но здесь, на земле, распоряжался не Бог, а Церковь. И она уже не раз показывала Магдалене и ее семье, что палач для них был ничем не лучше грязи.

«У моих детей все будет иначе, – подумала Магдалена, наблюдая за игрой Петера и Пауля. – Никто не запретит им жениться только потому, что их считают хуже других!»

Женщина тихо вздохнула. Она понимала Симона и его желание поскорее вернуться в Шонгау. Но, с другой стороны, они не могли уехать без Барбары. А переубедить ее в ближайшее время вряд ли получится. Если бы только была возможность помочь Матео! С решением архиепископа подождать с допросом до состязания между артистами у них появилось немного времени. Магдалена очень надеялась, что отец и уж тем более дядя что-нибудь придумают. Бартоломей, наверное, был единственным, кто мог бы если и не пощадить Матео, то по крайней мере избавить от лишних страданий.