Андрей Добров - Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

Я неопределенно пожал плечами.

– Бросьте, – сказал Гамбрини, – не играйте в мои игры на моей территории. Я вижу вас насквозь. Все ваши мысли. Все, что вами движет.

– И что же мною движет?

– Простое любопытство, – ответил иллюзионист, – самое простое любопытство. Любопытство зеваки. Вам-то что наши проблемы? Вы сейчас не трясетесь от страха перед представлением. Вам не выходить на арену. Вам ничего не грозит, господин Гиляровский. Вы точно знаете, что сегодня ночью ляжете в свою кровать, утром проснетесь и пойдете завтракать. И следующим утром. И следующим. А из нас кто-то сегодня умрет.

– Откуда вы это знаете?

Он посмотрел на меня снисходительно.

– Я никого не убивал пять лет назад, – ответил Гамбрини просто.

– Но вот это покушение на вас лично. Этот пожар. Это имело отношение к «смертельным номерам»?

Он пожал плечами.

– Тогда я был уверен, что да. Но это – не странно. Мы все были в панике. Однако потом я понял, что это вовсе не было покушением. Так, глупая случайность.

– Странно, – сказал я в задумчивости, – третий череп не сработал.

Гамбрини кивнул.

– Вы обиделись, что я назвал вас зевакой? – спросил он.

– Нет, – соврал я, – любопытство – часть моей профессии. Вы правы, если вся эта нынешняя история с афишей – не розыгрыш, то сегодня действительно кто-то может умереть.

Гамбрини тяжело вздохнул, потом еще раз. Прокашлялся.

– Будьте добры, передайте мне графин с водой. Он справа от вас.

Я взял с тумбочки графин. Гамбрини налил из него в чашку, потом взял с трюмо аптечный пузырек и накапал, шевеля губами, несколько капель в воду.

– Простите, у меня астма, – сказал он, глядя поверх стакана, и медленно выпил. – Вот так лучше.

– Странно, – сказал я, принимая у него графин, – я представлял вас себе более вспыльчивым человеком.

– Я, к сожалению, действительно очень вспыльчив. Но… А каким стали бы вы, готовясь к «смертельному номеру»?

Я промолчал.

– Я не знаю, кто убийца, – сказал Гамбрини тихо. – Но в то, что он существует, я верю. И боюсь, сегодня мне придется это доказать.

– Как?

– Сегодня моя очередь.

– Почему?

Он помедлил.

– Я чувствую это. Как собака чувствует смерть перед живодером. Не спрашивайте, не мучайте меня. Мне надо подготовиться к представлению. Мне надо поспать хотя бы полчаса. Ищите убийцу. Если вы успеете до начала представления, вы спасете меня. Если нет – я умру и докажу как свою невиновность, так и существование этого мерзавца.

Он встал, прошел мимо меня и, совершенно не стесняясь, лег на кушетку. Мне ничего не оставалось, как попрощаться. Ответ я услышал уже у двери:

– Остановите его. Даже если я умру сегодня. Я буду не последний.

После разговора с Гамбрини я ушел из цирка – пообедать. Это можно было бы сделать и там – ресторан в фойе уже открылся, но мне не хотелось оставаться – честно говоря, только что произошедшая беседа раздосадовала меня. Я-то считал, что достаточно будет подсмотреть реакцию артиста, проследить за его рефлексами, и я получу нужные мне ответы. Что Гамбрини окажется тем самым злодеем, в виновности которого я сам себя убедил с легкостью, наблюдая его вспыльчивость. Да и внешний вид этого чернявого некрасивого человечка, несомненно, повлиял на мою уверенность в его вине. Однако все пошло совсем не так. Конечно, Гамбрини мог играть, обманывать меня. Но все же иллюзионист показался убедительным в своем страхе и своей усталости. Впрочем, тарелка горячих щей, селедка, бефстроганов с картошкой и бутылка портера успокоили меня. Вернулся я в цирк за полчаса до представления, когда публика уже начала съезжаться – бульвар наполнился крытыми экипажами, толпой в шубах и теплых пальто на ватине. Внутри гардеробщики еле успевали принимать целые кипы тяжелого одеяния, ленты шарфов и горки шапок. Сдав свое пальто, я прошел в зал, обогнул арену и скользнул за кулисы. Тут царило понятное оживление, и на меня никто не обращал внимания. Униформисты складывали реквизит по порядку номеров, артисты, уже одетые в свои яркие костюмы, загримированные, напряженные, распределялись по двум партиям – для выхода на парад-алле. Шпрехшталмейстер сидел на табуретке у кулисы и курил папиросу, вяло переговариваясь со старшиной униформистов. Ни Гамбрини, ни Дурова я не увидел. Впрочем, отсутствие первого меня даже несколько обрадовало – я не знал, как теперь с ним держаться. А второго я собирался найти сам, помня, что Ванька рассказывал мне, что гримуборная дрессировщика почти напротив Гамбрини. Туда я и направился по центральному широкому коридору. Чем дальше от арены, тем меньше было суеты. Наконец, определив дверь Дурова, я постучал и, дождавшись приглашения, вошел.

Владимир Леонидович еще не переоделся – он был в обычном костюме. Сидя на венском стуле, Дуров, нагнувшись, держал в руках мордочку милой белой собачки и пристально глядел ей в глаза. Но мой приход отвлек его от этого занятия.

– Слышал, вы теперь проводите у нас официальное расследование? – спросил с места в – карьер.

– Кто вам сказал?

– Все говорят. Вы ходили к Гамбрини?

– Да, – ответил я.

– И как? Он признался?

Я поморщился.

– Нет. Похоже, он действительно тут ни при чем.

– Как я вам и говорил. Артур тяжеловат в общении, но это – скорее следствие его болезни.

– Да, – кивнул я, – при мне он принимал лекарство. А чем он болен?

– У него астма. И он пьет эфедрин. От него Артуру становится легче, но лекарство его возбуждает. Так всегда – чем-то приходится жертвовать.

Все это время собачка смирно сидела у ног своего хозяина, не сводя с него глаз. Я указал на нее:

– Дрессируете?

– В каком-то смысле. Я дал ей мысленный приказ сидеть и не мешать.

– Мысленный?

– Садитесь, – Дуров указал мне на мягкое кресло с высокой изогнутой спинкой, смотревшееся в цирковой гримерной несколько странно. Я принял его предложение.

– Помните, я вчера говорил вам, что кроме рефлексов использую для дрессуры и другие методы? Вот это и есть – другой метод.

– А в чем он состоит? – спросил я заинтересованно. Но Дуров рассмеялся и отрицательно покачал головой.

– А вот это я вам не скажу. Это как раз относится к разряду тех секретов, которые есть у каждого артиста. И которыми он никогда не делится. Давайте лучше поговорим о другом. Значит, Гамбрини – не убийца?

– Нет, – ответил я твердо.

Мне показалось, что такой ответ немного разочаровал дрессировщика.

– Что же… – сказал он. – Хотя я был уверен в этом, однако, признаюсь… Теперь мы снова в тупике.

– Да.

– А это значит, что сегодня кто-то может умереть прямо на сцене.

– Если вся эта история с черепом не розыгрыш.

– Будем надеяться, – рассеянно сказал Дуров и вздохнул.