Андрей Добров - Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

– Нет, – громко прошептала она, – не надо.

– Почему? – спросил я с великим огорчением.

– Судьба. Время против нас. Они поверят Дурову, поверят в то, что пузырек ему кто-то подкинул. Начнут искать и выйдут на меня. Это возможно?

Я перевел дух и залпом выпил свой стакан вина.

– Когда вы брали его, на вас были перчатки?

– Нет. Точно нет.

– Значит, на пузырьке остались отпечатки ваших пальцев.

– Это возможно?

– Скорее всего, да, – кивнул я. – Они возьмут отпечатки пальцев у всех, кто был вчера в цирке, сличат с теми, что на пузырьке, и выйдут на вас. Начнут вас допрашивать.

Лиза посмотрела на свои пальцы долго и внимательно.

– Вот как, – тихо сказала она, – значит, я пропала… Что же мне делать?

В тот момент мне в голову пришла только одна мысль.

– Уехать, – твердо сказал я, – вы должны срочно уехать. Для вашей же безопасности. Знаете, что на рождественской афише опять появился череп?

Она с усилием кивнула.

– Значит, вы тоже в опасности. У вас есть родственники в другом городе?

– В Ростове.

– Сейчас поезжайте к себе, соберите вещи и поезжайте в Ростов. А в цирке скажите… ну, скажите, что ваша бабушка при смерти.

– Хорошо.

– И не медлите.

Она быстро схватила мою руку и вдруг поцеловала своими нежнейшими губами.

– Что вы делаете! – оторопело спросил я.

– Я благодарю вас. Благодарю вас, Владимир Алексеевич, за то, что вы тут, за то, что вы так сопереживаете мне, за ваш прекрасный совет, за вашу помощь.

– Лучше бегите собирать вещи. Хотите, я пришлю к цирку извозчика?

– Нет.

Я замолчал и недоверчиво посмотрел на нее.

– Но так вы быстрее доберетесь до вокзала.

– Нет, – сказала она легко, изящно откинулась и печально улыбнулась мне. – Ничего не выйдет. Я останусь и буду ждать своей участи.

– Зачем?

Лиза вздохнула.

– Все очень банально и пошло. Я не могу купить билет, потому что у меня нет денег на билет. Я всем должна. У меня нет сейчас, кажется, и копейки. Чтобы купить билет до Ростова, мне надо пойти в Грачевку и продаваться там всю ночь пьяным купчикам и бандитам. А я этого не хочу.

Я сокрушенно вздохнул.

– Не говорите ерунды!

Потом полез в карман и вынул бумажник.

– Вот – тут пятьдесят рублей. Возьмите и поезжайте на вокзал.

– Нет, – Лиза твердо отвела мою руку с деньгами, – я не возьму у вас денег.

– Нет, возьмете! – вскричал я, схватил ее ладошку, положил на нее деньги и загнул пальчики.

Она закрыла глаза.

– Какой вы сильный, – сказала она, слегка улыбаясь, – но все же я не возьму этих денег. Я их не заслужила.

– О чем вы говорите! При чем тут это? Лиза, я прошу вас! Ради меня – возьмите деньги и уезжайте. Сейчас дело не в гордости, а только в необходимости спасти вашу жизнь. Уезжайте! Мне будет больно не видеть вас, но зато я хотя бы буду знать, что вы – в безопасности.

Она помолчала, а потом открыла глаза и посмотрела на меня прямо и торжественно.

– Хорошо, – сказала она спокойно, – я уеду. Да, я пережду, пока весь этот кошмар не закончится. Но потом я вернусь.

Она встала и сама надела шубку.

– Я вернусь и сделаю вас самым счастливым человеком на земле, Владимир Алексеевич, – сказала она, глядя сверху вниз, почти касаясь моей руки своим бедром, – и вы, хотите того или нет, но не откажете мне в этом. Прощайте!

С этими словами Лиза нагнулась и коротко поцеловала меня в губы. Пока я приходил в себя, она выбежала из кофейни.

Когда я вышел на Трубную площадь, уже была ночь. Снег перестал. Его навалило по колено, и так он должен был лежать до самого утра, пока дворники не примутся за работу. Я шел с трудом, вытаскивая ноги из глубокого снега, но не замечал этого. Моя душа пела, я чувствовал себя молодым и сильным.

Правда, недолго.

Все-таки через некоторое время я вдруг подумал, как вернусь домой, где меня ждала Маша.

Развестись? Объясниться с Машей? Уйти из дома? Снять квартиру?

Начать новую жизнь?

Сладостные картины все еще всплывали в моем мозгу, однако темнота, едва прореженная светом фонарей, глубокий снег и ощутимый морозец постепенно начали охлаждать мою голову.

Я остановился, прислонившись к дереву, и вдруг захотел понюхать табаку – хотя и бросил уже довольно давно.

Вдруг неподалеку от меня раздался какой-то шум. Я невольно сделал шаг назад, чтобы укрыться за деревом, и присмотрелся.

Сначала я решил, что это трое подвыпивших гуляк возвращаются из притонов Грачевки. Причем один из них так нагрузился, что даже не мог идти – так что товарищам приходилось волочить его, прихватив за руки. Однако потом, приглядевшись, я поразился, что самый пьяный – тот, который был посередке – что-то слишком легко одет. А вернее, он был раздет до исподнего, до подштанников. Светловолосая голова его болталась, как у неживого. В то время как товарищи этого странного пьяницы время от времени останавливались и начинали вертеть головами – словно опасались – не увидит ли их кто.

Эта троица меня заинтересовала. Поскольку дерево, к которому я прижимался, стояло далеко от фонаря, я укрылся за ним еще тщательней и стал наблюдать.

Наконец, троица остановилась совсем недалеко от меня – прислушавшись, я мог слышать их приглушенные голоса.

– Кидай его тут. Щас снежком прикроем – до весны не найдут!

– Ты че, Лепёха, да на него завтра дворник наткнется. Потащили дальше.

– Не! Ну его к черту! Нам один хрен – завтра или послезавтра. Нас тут не было – и все.

– А вдруг он очухается?

– Ты дурак, что ли?

– Так он, похоже, еще дышит.

– Да и пусть себе дышит. Сейчас его уложим, заметем снежком – он через час и окочурится. Смотри – времени-то сколько! До утра никто тут и не пройдет.

– Ну, смотри, если что.

– А ничто.

Они бросили совершенно раздетого человека на снег и начали быстро наметать над ним сугроб – благо вокруг намело изрядно. Наконец, посмотрев на эту белую могилку, они сплюнули и быстро ушли.

Как только они отошли достаточно далеко, я бросился к сугробу и начал быстро его разгребать. Наконец мне удалось вытащить из снега совершенно закоченевшего человека. В его растрепанных волосах застряли льдинки, лицо показалось мне синеватого оттенка.

Я скинул с себя пальто и расстелил его прямо на снегу. Переложив несчастного, я завернул пальто и застегнул его, как кокон, – только ноги торчали наружу. Стянув вязаный широкий шарф, я обмотал им ноги бедняги, а на голову его натянул свою папаху.

Надо было бы позвать на помощь. У меня имелся при себе свисток, каким полицейские призывают на помощь дворников и своих товарищей. Но я боялся, что пока помощь придет, этот человек может умереть от переохлаждения. Поэтому я сначала сунул руку в карман пиджака и достал оттуда плоскую стальную фляжку, в которой было еще достаточно рома. Приподняв голову мужчины, я оттянул пальцем ему челюсть и тонкой струйкой стал вливать в нее ром.