Андрей Добров - Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

– Здравствуйте, Владимир Алексеевич, – смущенно сказал Дуров-старший. – Мне так неловко за себя! Да что там неловко – положительно просто стыдно! В меня как будто черт вселился! Простите меня, будьте так добры! Ведь по пьяному делу весь этот кураж!

– И еще от страха, конечно, – добавил Анатолий, садясь на стул рядом с братом и указывая мне на кресло. – От страха.

– Наверное, от страха, – кивнул Дуров-старший. – А что, тебе не было бы страшно, Толька? Сидишь, ждешь смерти… Как Гамбрини. Он ведь ждал смерти, Владимир Алексеевич?

– Ждал, – кивнул я, – именно себе. Какое-то предчувствие у него было.

– Вы ведь с ним последним разговаривали? – спросил Владимир.

– Да.

Владимир замолчал.

– Что хотите? – спросил тут же Анатолий. – Чаю, кофе или чего покрепче?

– Только что выпил и чаю, и чего покрепче, – ответил я. – Спасибо, немного погодя, может быть. Боюсь, голова затуманится, логически мыслить не смогу.

– А зачем вам логически мыслить? – улыбнулся Анатолий и тут же поправился: – Я имею в виду именно сейчас. Ведь вас можно теперь поздравить! Только благодаря вам весь этот кошмар, кажется, закончился. Муму сбежал, правда, но зато теперь и убийства прекратятся. Все в цирке об этом говорят. Вы теперь там – герой!

– Такой уж и герой!

– А вы приходите, посмотрите, как вас встретят! – предложил Владимир.

– Думаю, что приду обязательно еще хоть раз до новогоднего представления, – сказал я. – Кстати, Лина говорила мне, что это будет что-то необычное?

– Ну… – небрежно бросил Анатолий, – кого сейчас удивишь необычными представлениями?

– Надеюсь, да, будет, – кивнул Владимир.

– Лет пятнадцать назад такие штуки были в новинку, – поморщился Анатолий, – взять хоть Лентовского. Он ведь всех тут приучил к необычному, к грандиозным феериям! Вот народ и попривык.

– Ничего, – тряхнул головой Владимир, – Москва большая, всегда найдется публика, которая охоча до такого.

– До какого? – спросил я, устраиваясь поудобней в кресле. – Помнится, Лина говорила что-то про будущее?

Владимир Леонидович кивнул.

– Да. Через несколько дней начнется новый век. Двадцатый. Вот ведь странно – такое событие, а люди как будто и не особо его замечают. Кроме нас, по-моему, никто особо и не собирается устраивать каких-то особых представлений в новогоднюю ночь.

– Ничего странного, – возразил Дуров-младший, – Двадцатый век! Ну и что? Это все очень условно – вот пробьют часы двенадцать раз, и что случится? Ни-че-го. Господа Глупость, Жадность и Зависть хлопнут пробкой «Клико» и поднимут бокалы за твой двадцатый век. Вот если бы они исчезли с первыми петухами первого января… Увы, увы, Володя, этого не будет. Не будет, и точка!

– Хотите сказать, что мир не изменится? – спросил я.

– Ничуть, – ответил Дуров-младший.

– Почему ты такой циник? – возмутился Владимир.

– Потому что ты – романтик, – откликнулся Анатолий, – мы не можем на одной и той же сцене в одном и том же антре играть одни и те же роли. Давай, ты будешь циником, а я немного отдохну от этой тяжелой роли в романтиках?

– Так что будет в представлении? – спросил я.

– А! – махнул рукой Анатолий. – На что способна Лина? На всякую чушь! Все будут встречать двадцатый век, а она – двадцать первый!

– Это как?

– Как будто сто лет прошло, – ответил Владимир, – и люди будущего встречают двадцать первый век. То есть тот же праздник, что и у нас, только в будущем.

– А! Интересно. И как выглядит наше будущее?

– Надеюсь, не как цирковое представление Лины! – хохотнул Анатолий.

– Владимир Алексеевич, вы бывали в Калуге? – внезапно спросил меня Владимир.

– Конечно, бывал.

– Не приходилось ли вам встречаться там с ученым по имени Константин Циолковский?

– Нет, – ответил я честно. – А чем он знаменит?

– Он не так уж и знаменит, – ответил Дуров-старший. – Впервые я услышал о Циолковском на лекции Сеченова. Он порекомендовал его «Механику подобно изменяемого организма» как пример биологомеханизма. И вот, будучи на гастролях в Калуге, я нашел этого гениального самоучку. В прямом смысле слова гениального. Знаете ли вы, что он в молодости самостоятельно разработал кинетическую теорию газов, основываясь только на прочитанных книгах. И даже получил рецензию Менделеева, который признал, что теория абсолютно верна, правда, открыта она была за двадцать пять лет до Циолковского. Он в своей Калуге об этом просто еще не знал!

– Поразительно! – воскликнул я.

– Когда я с ним познакомился, он уже был известен как создатель первого в мире металлического аэростата.

– Металлического?

– Да. Я видел у него в доме модель – похоже на большую сигару.

– Но зачем металлического? – удивился я. – Он же будет слишком тяжел!

– Циолковский совершенно правильно указывал, что оболочка нынешних аэростатов слишком уязвима. А если делать их из тонкого металла, то они будут прочны.

– А разве такая штука сможет летать?

– Он говорил, что сможет. И даже представил проект в Москве. И получил одобрение. Правда, потом про него быстро забыли. Но это не все. Он мне рассказывал, что работает над совершенно удивительным проектом – металлическим летательным аппаратом на реактивной тяге.

– На чем? – с довольно глупым лицом переспросил я.

– Что-то вроде ракеты, но с крыльями. Он хочет собирать из таких ракет целые поезда и запускать их в космос к Луне!

– Что-то типа сочинений Жюля Верна, – заметил я.

– Только это не литературные вымыслы, а вполне научная работа.

Я пожал плечами.

– Не верится.

– К чему ты клонишь? – спросил Анатолий.

– А вот к чему. Представляете – сидит себе в Калуге такой вот человек и раздумывает, как бы покорить Луну. Да, самоучка. Но ведь его и в Москве слушают с интересом лучшие ученые. Пусть пока ни одна из его идей не была поддержана сообществом материально. Но и опровергнуть его выводы никто не спешит – мало того, его талант признан профессорами и академиками. И вполне вероятно, что за ними – будущее.

– Ну и? – спросил Анатолий.

– Но вы бы видели этого Циолковского, – сокрушенно произнес Дуров-старший. – Этого человека, в чьих руках будущее нашего мира. Маленький, неопрятный, в очочках. Первое впечатление было просто разочарование! Но как мы посидели за чаем с антоновкой… Как поговорили про то, что человечество неминуемо в процессе своего развития переменится к лучшему, что на Земле ему станет тесно и оно уйдет в космос, на поиски иных, более развитых существ, которые уже давно расселились по иным мирам… Он чудак, да! Но чудак с мышлением Бога. Материалистический святой, я бы сказал. Человек из будущего… Правда, потом я вышел в слякоть осенней Калуги, посмотрел вокруг, и все очарование сменилось сначала сомнением, а потом и усмешкой. Ведь будущее будет принадлежать не ему, а тем миллионам людей, которые сейчас едят щи, ругаются с женами, торгуют барахлом и все норовят друг друга обмануть, друг друга обокрасть, откусить у соседа кус мяса – да еще с кровью! И в этом будущем его просто замнут, погубят, втопчут в грязь. И технический прогресс, который он так горячо продвигает, – он достанется не новым, чистым людям, не высшим существам. Нет – на металлических дирижаблях будут летать вот эти пузатые, хитрые, жадные неандертальцы. И летать-то будут только для того, чтобы бросать вниз бомбы и стрелы. Наше будущее пахнет железом. Железом и тьмой. Ничего подобного тем розовым облачкам и забавным карикатурам, которые публикуются во французских и английских журналах про двадцатый век. Нет – это будет век тьмы и железа.