Джулия Бьянки - Демоны Микеланджело

Легкая дымка окутывала виллу Розелли, и почему-то заставила Микеланджело вспомнить о саване. Он бегом бросился к черному ходу — хочешь узнать, что происходит на самом деле, спроси прислугу. Прямо в дверях он налетел на служанку, утиравшую красные глаза уголком передника, схватил ее за плечи и вместо вопроса сильно встряхнул:

— Хозяин, синьор Филиппе, — залепетала девушка. — Расшиб голову.

— Что?!?

— Помер он!

Оттолкнув безмозглую дуреху, Микеланджело помчался в комнаты и остановился в дверях библиотеки. Там внутри, у большого стола стояла синьора Косма, успевшая прикрыть голову черным кружевом, а рядом с нею укладывал в сундучок докторский инструментарий сухопарый старикашка, похожий на гигантского жука с ободранными безжалостной детской ручонкой крыльями. Старикашка звался доктор Паскуале, больше полувека назад, конфратерний [16] Конфратерний — религиозное братство мирян, во Флоренции XV–XVI веков насчитывалось до сотни конфратерниев, которые, как и гильдии, охватывали практически все трудоспособное мужское население города. Принадлежность к конфратернию выполняла функции современного страхового полиса: на скромные пожертвования братьев сообщество нанимало врача, который незамедлительно оказывал помощь любому из заболевших членов конфратерния, за что получал повременную оплату из общей кассы. , к которому издавна было приписано семейство де Розелли, нанял его пользовать братьев-мирян от всяких недугов. Эскулап неодобрительно посмотрел на скульптора поверх очков с толстыми линзами.

— Синьор Буонарроти? Неужели вы примчались сюда, имея намерение устроить аутопсию несчастного молодого человека, расчленить его как мясник бычью тушу? Я наслышан, среди артистов такие вещи в обычае — убивать живых или уродовать мертвецов ради совершенства своих собственных каменных идолов, — он решительно сдвинул очки вверх по переносице. — Знайте, де Розелли — почтенная, богобоязненная семья, они не торгуют мертвечиной! Сейчас прибудет их поверенный…

— Святая Дева! Как подобное может прийти в голову? Я прибыл с предложением снять посмертную маску с несчастного Филиппе, пока лицо хранит свежесть! Вот и все.

Экономка обняла скульптора за плечи и препроводила в библиотеку.

— Это доброе дело, синьор Буонарроти! Синьора будет вам благодарна, если сразу не умрет с горя… — она снова всхлипнула. — Вы сами знаете, насколько она обожала сыночка. Я послала за двумя синьорами, мастерицами обмывать да обряжать покойников, потом покойника снесут в ледник, сейчас с молодым синьором, упокой его Господь, священник, падре Бастиан, который служил здесь, в домовой часовне. Господь будет милосердным к нашему Филиппе, я знаю, потому что сердце у него было доброе!

Добрая женщина распорядилась отправить кухонного мальчишку за всем необходимыми в мастерскую синьора Буонарроти, а после уткнулась скульптору в плечо и дала волю слезам.

— Все книги виноваты, синьор! Ох, синьор Микеле, вы же знаете, какой он состоятельной семьи, чего не хватало? Зачем нашему мальчику дались эти книги, будь они прокляты… — экономка высморкалась в промокший от слез платочек и кивнула в сторону высокой, изысканно украшенной лестницы, предназначенной, чтобы снимать книги с самых верхних полок. Сейчас стремянка валялась на полу. — Забрался на самый верх и, конечно, свалился. Не первый раз такое, синьор, но раньше обходилось, а сегодня ударился затылком прямехонько об столешницу — видите? Как только Святая Дева допустила такое? — на массивной дубовой столешнице были хорошо видны следы запекшейся крови и несколько присохших волосков, в лучах солнца они казались нитями золота. Синьора Косма доверительно понизила голос. —

Я наказала ничегошеньки здесь не трогать до приезда синьоры Франчески, пусть сама все увидит…

Микеланджело опустился на корточки и оглядел стремянку со всех сторон. Падающий человек естественным образом оттолкнул бы стремянку ногами, и она упала бы в центр комнаты, а не лежала так аккуратно, параллельно стене, как эта.

— Скажите, синьора Косма, дверь в библиотеку была открыта?

— Да, была открыта. Прислуга услышала грохот и сбежалась со всех комнат, даже с улицы прибежали. Окно тоже было раскрыто настежь, представляете? Хотя Филиппе боялся сквозняков, я всегда сама проверяла оконные задвижки.

Забытая всеми створка продолжала упрямо хлопать на ветру, наполняя комнату могильным холодом. Из окна был виден внутренний двор, в нем аккуратно уложенные охапки просмоленной соломы.

Микеланджело прикрыл створку и вернулся к разговору с экономкой.

— Действительно, несчастный синьор Филиппе! Он был таким предусмотрительным молодым человеком, боялся и сквозняков, и всяческой заразы. Попросил меня прислать целый воз просмоленной соломы, чтобы окуривать дом. Не припомните, кто помогал разгружать телегу из вашей прислуги?

— Ох, не до соломы мне сегодня было, но все равно спасибо за хлопоты! Вот, падре вышел… — в полумраке галереи, у дверей библиотеки врач перешептывался с человеком средних лет. Доминиканская ряса и крест, исполненный в самой аскетической манере, выдавали в святом отце сторонника преобразований недавнего монастырского настоятеля Савонаролы. — Пойдемте, отведу вас к синьору Филиппе…

Несчастная женщина продолжала говорить о своем хозяине, как о живом.

Врач и священник изъявили желание наблюдать за работой скульптора и не оставили ему возможности возражать. Синьора Косма последовала за ними, всхлипывая на ходу. Под высокими сводами подвала Микеланджело разложил полосы ткани, которыми перекладывают слои гипсовой массы, чтобы придать форме прочность, расставил посуду для смешивания гипса и кувшины с водой и маслом, для смазывания кожи и волос, а также выложил большой кусок воска — намеревался отлить восковую маску, как только гипсовая форма застынет. Приходилось торопиться — он стремился обогнать смерть, которая имеет свойство изменять человеческие черты. Морщинки, бугорки, складочки, словом, все, что придает лицу живость, изглаживается смытое дыханием Вечности.

Он подозвал подмастерье, имя которого вспомнил не сразу, велел без остановки перемешивать гипсовую массу, чтобы она не схватилась раньше срока, а сам направился к телу — чтобы получить безупречную посмертную маску, главное правильно зафиксировать голову. Обычно он подкладывал между шеей и затылком небольшой деревянный чурбачок. Установил его на место, уверенно взял покойника за виски, чтобы поправить голову — кожа Филиппе при жизни аристократически бледная, приобрела нездоровый синеватый оттенок, мало свойственный людям, погибшим от удара затылком. Этот специфический синеватый цвет кожи, проступающий на телах повешенных, он не мог спутать ни с каким другим!