Линдси Фэй - Злые боги Нью-Йорка

Я не мог отделаться от мысли, что это неизбежно случится. Всего лишь вопрос времени.

Потом, в субботу вечером, чувствуя себя уставшим и бесполезным, я вернулся в Гробницы. В открытом дворе повстречал мистера Коннела, который вел куда-то стройного и богато одетого мужчину в зеленом бархатном сюртуке и со связанными за спиной руками. Мой сослуживец был мрачен. Я кивнул ему, и он в ответ наклонил голову.

– Прошу вас, сэр, – крикнул мне задержанный, – пожалуйста, помогите! Я задержан против собственной воли.

– Само собой, в этом весь смысл, – бросил в ответ Коннел.

– В чем дело? – спросил я.

– Ко мне на улице пристал этот… человек, – фыркнул задержанный. – Мы приезжаем в город, с удовольствием гуляем по нему, и тут на джентльмена набрасывается какой-то обезумевший дикарь. Ко мне применили насилие. Я прошу вас, сэр, немедленно исправить это недоразумение.

– Какое обвинение? – ровным голосом спросил я.

– Продажа поддельных акций, – ответил Коннел.

– Засуньте его в конец восточного блока камер, – посоветовал я. – Слышал, там нашли свежий крысиный помет. Они хорошо подходят друг к другу.

– Уберите от меня свои грязные лапы! – закричал мошенник, когда мистер Коннел потащил его дальше, и крикнул мне: – Вы что, не читаете газет? Вы знаете, на какие извращения способны эти ирландцы? Вы знаете об их кровавых оргиях? Неужели вы оставите меня в его руках?

– Уж не знаю, чем вы занимались последние дни, – сказал мой товарищ, когда мы расставались, – но не могли бы вы делать это чуточку побыстрее?

Вопрос был настолько справедлив, что я даже не нашелся с ответом.

Я отправился в глубины Гробниц, в комнату отдыха полицейских, где принялся читать воззвание о полном изгнании папистов из Америки вперемежку с ирландским манифестом о правах католиков. Это исследование было порождено глубочайшим отчаянием. Все равно что скоблить планки на дне пустого бочонка.

И тут, в грохоте своих пятифунтовых ботинок, в комнату вошел мистер Пист. Он – возбужденный взгляд, челюсть ходит ходуном – решительно указал на меня.

– Мистер Уайлд, я справился! Я нашел его. Оно нашлось. Наконец, – заявил он, – я что-то нашел.

Он бросил «что-то» на стол. Это был кондом. Хороший, такими давно пользуются домохозяйки, уставшие от выкидышей, или шлюхи, которые не желают увидеть в зеркале свой нос, сгнивший от болезни Купидона. Сделан из аккуратно сшитых овечьих или козьих кишок, образующих длинный многоразовый наконечник. Не новый. Им пользовались, пока он не начал трескаться. Я нерешительно смотрел на него.

– Откуда он?

– В свете ваших недавних увещеваний о неуклонной тяжелой работе, мистер Уайлд, я расширил зону поисков. Вы сильно повлияли на меня. Я искал только в радиусе тридцати ярдов от места захоронения, но нашел ответ в пятидесяти ярдах, в маленькой уединенной лощине.

– Боже мой. Я думал, вы по-прежнему заняты патрульной службой.

– Так и есть, – осоловело признал благородный старый безумец. – Приказ Мэтселла. Я каждое утро беру два часа, чтобы захватить хороший свет.

Седые волосы мистера Писта практически стояли дыбом, а дряхлые руки тряслись, и я начал было говорить какие-то благодарные и одобрительные слова. Но умолк.

– Уж не хотите ли вы сказать, – начал я, чувствуя, как к горлу поднимается горечь, – что прежде чем они были убиты, или даже после…

– Нет! – возвестил мистер Пист, подняв палец. – Будь так, я бы нашел много, за пять-то лет. Не правда ли? Но я отыскал всего четыре. Их выбрасывали, когда они начинали трескаться, и все не старше года.

Он достал из пухлого сюртучного кармана остальные и присоединил их к собрату, лежащему на столе. Мне хотелось прыгать и жать славному старому ублюдку руку. Но я не стал.

– Мистер Пист, вы просто волшебник по части поиска вещей, – тепло сказал я.

И тут меня будто подбросило, и я наклонился вперед.

– Вы думаете, что кто бы ими ни пользовался, он там часто бывал. Очень часто. Вы думаете, они могли что-то видеть или слышать. Там, за чертой города, разбросаны участки, маленькие фермы…

– И все эти штуковины явно домашней выделки, не куплены, кто будет покупать…

– …кондомы у аптекаря, рискуя разоблачением, если совокупляется…

– …в лесу, желая хранить в тайне свой грех? Они исходят от жены какого-нибудь рогатого фермера или сельской девицы с аппетитами, но желающей уберечься от неприятностей. В нескольких минутах ходьбы, мистер Уайлд, как вы и сами понимаете.

Я откинулся на спинку стула, ухмыляясь, как слабоумный, и, сняв с головы шляпу, сидя, отвесил мистеру Писту поклон. Он поклонился в ответ, смехотворно низко, и, собрав со стола кучку кондомов, засунул их обратно в карман.

– Я должен найти владельца, мистер Уайлд. Я наведу справки. Мои вопросы будут верхом осмотрительности, и мы получим ответ. Я должен поговорить с шефом!

Он потопал из комнаты, насвистывая старую голландскую мелодию. Самый странный человек, которого я когда-либо встречал. И стоит своего веса в свежеотчеканенных гульденах.

Этот вечер развеял часть моего бремени. Я шел домой, и удача плескалась под моими ногами. Я не был таким оживленным уже много дней. Теперь пара пинт слабого пива, потом стаканчик-другой виски – и в постель. С надеждой, разминавшей тугие узлы мышц в моих плечах.

Когда я вошел в дом, в лавке пекарни горел свет. Миссис Боэм стояла за прилавком и смотрела на пару штанишек, которые носила Птичка. Женщина выглядела какой-то смазанной. Будто со всех ее острых углов осыпалась краска. Широкий рот потерялся, сорвался с якоря, а руки с одеждой птенчика безвольно лежали на деревяшке.

– Вы нехорошо поступили, – сказала она засушенным голосом, невесомым и пустым.

– Что? Что случилось?

– Вам не следовало отправлять ее в приют. Не в этот приют. И не так скоро. Раньше я злилась, но уже давно передумала, мистер Уайлд. Вам следовало сказать мне.

Меня потянуло к земле, голова закружилась от ужасного предчувствия.

Она не сказала «приют». Она говорила о Приюте. О том самом Приюте.

– Где Птичка? – спросил я. – Я никуда ее не отсылал. Где она?

Мой взгляд встретился со взглядом испуганных тускло-голубых глаз.

– Приехал экипаж. Двое. Один очень смуглый и высокий. Второй поменьше и посветлее, с волосами на губе. Они забрали ее. Я бы их остановила, но у них была бумага, мистер Уайлд, и там была ваша подпись, и…

– Там стояло имя или только фамилия?

– Нет. Только Уайлд. Они уехали пять минут назад.

Я выскочил за дверь.

Казалось, надо мной глумится каждое лицо на Элизабет-стрит, каждая ленивая свинья надеется, что я осознал, как здорово могу запороть дело, в котором ничего не понимаю. Двое мужчин: один загорелый и высокий, второй поменьше и посветлее, с волосами на губе.