Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

Вот оно как. Я положил промокший листок в карман и всмотрелся в лицо трупа.

— Привет, Колумбия, — сказал я. Я сомневался, что на Кубе найдутся другие агенты столь высокого ранга, с письмом от трех высших чинов СД. Один из них был убит в Чехословакии, однако письмо по-прежнему свидетельствовало о том, какая власть была вверена человеку, тело которого лежало передо мной. В чем бы ни заключалась операция «Ворон», она имела огромное значение и проводилась с ведома верхов нацистской иерархии. Вряд ли Дауфельдт носил при себе письмо и удостоверение, выполняя свое секретное задание, но, вероятно, сегодня вечером, разделавшись с Хемингуэем, он намеревался бежать и захватил с собой свои верительные грамоты. — Прощай, Колумбия, — добавил я. — Прощайте, герр майор Дауфельдт. Aufwiedersehen.

Труп ничего не сказал. Дождь почти прекратился, но мелкие капли продолжали падать на его запрокинутое лицо.

Я заглушил двигатель и осмотрел «Крис-Крафт» в поисках повреждений. В пятидесятигаллоновой бочке было три отверстия, и повсюду расплескалось горючее. Я недовольно покачал головой. Только по чистой случайности топливо не воспламенилось от пуль или разогретой машины, установленной чуть впереди кормовой рубки. На катере был маленький шкафчик, я обыскал его и нашел там ветошь, небольшое ведро и рулончик липкой ленты. Я, как мог, залепил ею пробоины, перекатил бочку отверстиями вверх и вновь закрепил ее на месте.

Потом я вытер тряпками горючее и выбросил их за борт. Сняв с трупа рубашку, я как можно тщательнее собрал ею остатки разбрызганного топлива и, зачерпывая ведром морскую воду, несколько раз окатил палубу и сиденья, пока запах солярки не ослаб. Я осмотрел днище, решил, что туда просочилось совсем немного топлива и его пары не представляют опасности.

Лотом я включил маленькую помпу, чтобы откачать горючее.

Катер не взорвался.

«Быстрее! — торопило меня подсознание. — Может быть, Хемингуэй ранен и умирает». Но если бы я взлетел с катером на воздух в сотне ярдов от «Пилар», это вряд ли помогло бы ему.

Когда днище было осушено и остатки топлива испарились, я перебрался на нос, протащил труп через машинное отделение и уложил его на палубу в кормовой рубке под бочкой.

Потом я отмыл от крови палубу носовой рубки.

Пустившись в обратный путь, я следил за «Пилар» в двенадцатикратный бинокль, по-прежнему не замечая там никакого движения. С другой стороны, его не было и перед тем, как майор Дауфельдт попытался прорваться к морю.

Я свернул к западу и медленно подплыл к корме яхты Хемингуэя с «магнумом» в руке, старательно держась подальше от илистого берега и песчаных отмелей. Отсюда я мог заглянуть в рубку и темный вход в носовые каюты. Ничего Приблизившись на шесть метров и вытянувшись во весь рост, я увидел палубу каюты почти до кормовой банки.

Там лицом вниз лежало тело. Я увидел шорты, раскинутые ноги, массивный торс в свитере с обрезанными рукавами, бычью шею, короткие волосы и бороду. Это был Хемингуэй.

Его затылок и виски были покрыты кровью. Волны покачивали «Пилар» из стороны в сторону, и тягучая жидкость лениво переливалась Казалось, Хемингуэй не дышит.

— Проклятие, — прошептал я «Крис-Крафт» подплыл к правому борту «Пилар» и уткнулся в него. Из носового отсека не слышалось ни звука. Боковое стекло слева от штурвала было разбито. Должно быть, когда раздался выстрел, Хемингуэй управлял яхтой. Но ведь кто-то должен был бросить кормовой якорь!

Колумбия, он же Дауфельдт, застрелил писателя с берега, расположившись неподалеку от пирса, потом приплыл сюда на «Лорейн» и поставил «Пилар» на якорь А может быть, и нет. Я привязал катер к крюку на правом борту у кормы, там, где прежде стоял «Лорейн», и, когда волны одновременно подбросили оба судна, перепрыгнул на борт яхты, держа в правой руке «магнум», в левой — гранату и следя за трапом носового отсека и люком ходовой рубки над разбитым стеклом. Тишина и спокойствие. Я слышал только плеск волн.

Наконец я отважился посмотреть на Хемингуэя. Было много крови, и по меньшей мере в одном месте с его черепа была содрана кожа — чуть выше и позади уха. Колыхание яхты мешало мне определить, дышит ли он. Кровь с его головы натекла на ухо, пострадавшее от моего кулака. При воспоминании о нашей драке меня вновь охватил стыд.

Я повернулся к спуску в каюту, и в тот же миг из люка показалось дуло револьвера. Я вскинул «магнум», но слишком поздно Раздались три коротких резких выстрела, я почувствовал два сильных удара в грудь Я завертелся волчком, пытаясь удержать «магнум». Послышался еще один хлесткий звук, и в моем левом боку что-то взорвалось.

Я выронил пистолет и гранату, упал на кормовую банку и перевалился через задний борт, срезанный ниже обычного по заказу Хемингуэя, чтобы было легче втаскивать крупную рыбу.

Упав в воду, я услышал отдаленный всплеск. В моих глазах потемнело — то ли из-за того, что меня покинуло сознание, то ли потому, что я окунулся в черную жижу и пошел к илистому дну.

— Будь ты проклят, Лукас, не вздумай умереть!

Кто-то бил меня по лицу. Бил крепко. Боль от ударов не шла ни в какое сравнение с чувством, будто бы в моей груди и правой руке шевелятся горячие сверла, и казалась совершенным пустяком на фоне мучительного жжения в левом боку, однако пощечины удерживали меня от падения в уютную темноту воды и смерти. Я собрался с силами и открыл глаза.

Дельгадо с улыбкой отодвинулся от меня и сел.

— Вот и славно, — сказал он. — Ты можешь умереть в любую минуту, но прежде я хотел бы получить ответы на пару вопросов. — Он сидел на складном стульчике без спинки, установленном в центре рубки «Пилар». Тело Хемингуэя все еще лежало на палубе слева от нас, уткнувшись лицом в лужу крови.

К этому времени лужа растеклась еще шире. На Дельгадо были грязные белые брюки, матросские туфли и его обычная майка. У него были загорелые мускулистые плечи. Он держал в руке спортивный шестимиллиметрвый револьвер Хемингуэя и постукивал его стволом по своему колену. Я приподнял голову и сосредоточил на нем взгляд.

Я качнулся к нему, стараясь схватить его, прежде чем он поднял пистолет. Меня охватила боль, голова закружилась, в глазах все расплылось. Мои руки были скованы за спиной, металл впивался в кожу запястий. Я понял, что сижу на банке вдоль правого борта рубки, и Дельгадо приковал меня к короткому отрезку декоративного бронзового поручня под планширом. Вода пропитала мою одежду и хлюпала в обуви. Я взирал на стекавшие с меня струи с тупым интересом, который не обострился и тогда, когда я заметил, что они в основном состоят из алой жидкости. Я буквально истекал кровью. Вероятно, Дельгадо выудил меня из воды и привел в чувство сразу после стрельбы.