Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

Теодор Шлегель остался на свободе. Аресты начались в середине марта и продолжались до конца апреля. В согласии с последним документом досье 4 апреля Теодор Шлегель — он путешествовал под именем Тедди Шелла и, судя по всему, не догадывался об участи своих коллег — вылетел на Багамы, а затем в Нью-Йорк. В Нассау он встретился со своим другом Акселем Веннер-Греном, а в Нью-Йорке — с доктором Фейосом и Советом директоров «Викинга», которые в ответ на очередное филантропическое пожертвование бизнесмена Шелла назначили лысого аккуратного немца руководителем первой экспедиции принадлежащего фонду исследовательского судна «Южный крест».

— Святой Иисусе, — пробормотал я, смахивая пот со лба.

По сравнению с этими материалами гордиев узел казался чем-то вроде незамысловатого рукоделия бойскаутов.

Я оставил досье на столе и вышел на улицу, залитую палящим солнцем.

Шифровальный блокнот мертвеца приводил меня в бессильное бешенство.

Должен признаться, я никогда не был особенно силен в криптографии — ни в Квантико, ни в Лагере "X". Объясняя Хемингуэю абверовскую систему, я выражался весьма расплывчато, но истина заключалась в том, что хотя мне и доводилось довольно часто иметь дело с кодированными сообщениями в Мексике и других местах, как правило, я ограничивался тем, что отсылал их в местное отделение OPC либо вашингтонским экспертам ФБР. В сущности, они умели разгадывать шифры ненамного лучше меня и старались сбагрить эту обязанность BMP, армейской «Джи-2» или даже разведке Госдепартамента, этому малопонятному органу безопасности, в котором, как полагал Хемингуэй, служил и я.

Я почти не сомневался в том, что мои исходные посылки верны. Сетки шифровального блокнота Кохлера имели стандартный формат. Типичная национальная черта немцев — выработав однажды удобную изящную систему, они неукоснительно придерживались ее, хотя это и было вопиющей глупостью в мире, где любой, даже самый лучший шифр может быть разгадан специалистами противника. И хотя за время наблюдений в канадском Лагере "X" я не смог добыть тому надежных подтверждений, ходили упорные слухи, будто бы англичане уже взломали самые сложные германские коды и именно этим обстоятельством объясняется успех наиболее блистательных десантных операций Британии. С другой стороны, морские победы Германии над островом все множились, так что если британцы действительно разгадали основные коды противника и принципы действия шифровальных устройств — особенно тех, что использовались на немецких субмаринах, — значит, их командование было готово платить за сохранение этой тайны ценой огромных потерь в кораблях и живой силе.

Я же имел дело с самым заурядным шифром немецкого «функера» (радиста).

Не было никаких сомнений в том, что этот шифр прост — как я и объяснил Хемингуэю. Почти наверняка одна или несколько книг из каюты Кохлера содержали ключевое слово или фразу, которая являлась основой зашифрованного сообщения. Сетки имели по пять строк с двадцатью шестью столбцами, поэтому ключом к шифру должны быть первые двадцать шесть букв условленной страницы в условленной книге.

Но «какой» страницы и «какой» книги?

Я знал, что в случае двадцатишестибуквенных шифров немцы, как правило, назначают для каждого дня года отдельную страницу. «Три товарища» Ремарка для этого не годились — в небольшом романе было всего 106 страниц. Я предположил, что «Три товарища» содержат «первое слово», которое определяет, каким образом разбита сетка. Но на какой странице находится это слово? Ее номер должен был передаваться кодированным сигналом, предшествующим тексту как таковому. Но как организовано послание, которое мы обнаружили в блокноте, — на основе двадцати шести букв или кода «первого слова»?

Я решил, что это не имеет значения. В моем распоряжении были тексты донесений Кохлера: /h-r-s-1-s/r-i-a-l-y/i-v-g-a-m/... и так далее. Мне оставалось лишь выяснить, какие из донесений были закодированы тем или иным шифром, с какими ключевыми фразами или словами, из каких книг они взяты и на каких страницах расположены.

Ну что ж, сто шесть страниц — не так много. Я должен был лишь подставить первые слова из всех страниц, соответствующим образом заполнить сетки и посмотреть, как будет выглядеть расшифрованное сообщение. Многие слова отпадали, поскольку были слишком короткими — «Ich», «Und», «Die» и так далее. Некоторые, например, «uberflutete» (страница 11), «mussen» (страница 24), «Gottfried» (страница 25) поначалу казались подходящими, однако их подстановка приводила к бессмыслице. Уже наступил вечер, когда должен был состояться ужин с Хельгой Соннеман, Тедди Шеллом и загадочной «Фрау», а я не продвинулся ни на шаг. «Фрау» собиралась на несколько дней остановиться во флигеле для гостей, и я помог Хемингуэю убрать оттуда карты, папки, досье и пишущую машинку — шифровальный блокнот Кохлера и три книги были спрятаны в сейфе в главной усадьбе, — после чего упаковал свои пожитки и перебрался в «Первый сорт», где меня встретила Мария Маркес, приподняв брови и чуть искривив полные губы. Дикарке позволили питаться в главном доме вместе со слугами и загорать у бассейна по вечерам, когда Хемингуэй был поблизости и мог ее защитить, однако сегодня ей строго-настрого запретили появляться в финке, и у девицы было отвратительное настроение.

Мне предстояло выполнить в Гаване несколько поручений и вернуть «Линкольн» в поместье. Кем бы ни была «Фрау», Хемингуэй собирался встретить ее в аэропорту в половине пятого. В моем распоряжении было два часа.

Я остановился у первого попавшегося телефона-автомата.

Голос в трубке произнес:

— Разумеется, господин Лукас. Приезжайте немедленно.

Мы ждем вас.

«Насиональ» был самым дорогим отелем Гаваны. Я припарковал машину у пляжа, прошагал несколько кварталов, вернулся, сдваивая след, и пошел вдоль дороги, проверяясь в стеклах витрин и предпринимая другие меры для обнаружения слежки. Я не заметил ни Мальдонадо, ни Дельгадо, ни других людей, которые в последнее время проявляли ко мне интерес. Тем не менее, прежде чем войти в широкие двустворчатые двери отеля, я помедлил. Я еще мог оправдаться за поступки, совершенные мной до нынешнего мгновения. Успешно выполнив задание, я мог умолчать о том, что сыграл главную роль в спектакле с фейерверками и объяснить, что отложил доклад о находке блокнота до его расшифровки.

Но сейчас я собирался нарушить правила ФБР и ОРС и преступить межведомственную этику.

К черту.

— Входите, входите, Лукас, — сказал Уоллес Бета Филлипс, встречая меня в дверях номера 314.

В номере находился еще один человек, но не Коули, шофер, который нас возил. Это был профессионал, высокий, худощавый, молчаливый. Даже в жару он носил пиджак. Я решил, что в его наплечной кобуре находится крупнокалиберный револьвер. Филлипс не представил нас друг другу. Он лишь кивнул, и второй человек вышел на балкон номера, плотно прикрыв за собой дверь.