Евгений Сухов - Ограбить Императора

– Я его отпустил, – спокойно сообщил Спиридон Полуянов.

– Что значит, отпустил? – невольно ахнул Урицкий. – Я же сказал, проверить его вещи. Этого требует революционное время.

– Товарищ Урицкий, у него был дипломатический паспорт, я просто не имел права… Дело могло закончиться международным скандалом, – оправдывался Полуянов.

– Вы меня плохо слышите, товарищ Полуянов? Может, вам не нравится место, куда поставила вас партия? Так мы это быстро поправим.

– Я все понял, товарищ Урицкий.

– Вот и славно. Только еще раз предупреждаю: все должно быть проделано в высшей степени деликатно. Вы меня хорошо понимаете?

– Да, товарищ Урицкий.

– Вот и славно. Жду ваших сообщений.

Полуянов положил трубку и хмуро посмотрел на заместителя.

– Как тебе это? Обыскать дипкурьера, и чтобы было в высшей степени дипломатично. Задал товарищ Урицкий мне задачу. На фронте оно как-то попроще было: знай круши себе вражину саблей направо и налево!

Неожиданно зазвонил телефон.

– Полуянов у аппарата.

– Карл Фаберже у пропускного пункта.

– У пропускного пункта?… Та-ак… Документы в порядке, знаю, сам подписывал… Скажи ему, что нужно немного обождать. Возникли некоторые формальности. Все! – Положив трубку, он подхватил шинель, висевшую на вешалке, и заторопился к выходу: – Ну, чего сидим? Выходим!

Расставшись с Амалией, Карл Фаберже неторопливо зашагал в сторону пропускного пункта. Из головы не выходил состоявшийся разговор и поспешные обещания. Нечаянная встреча и столь же стремительное расставание ранили неожиданно больно и оставили на его дряхлеющем сердце еще одну кровавую зарубку. Амалия была чуточку грустна, но оставалась по-прежнему молодой и привлекательной, что не скажешь про него, настоящую развалину, который едва ли не через силу передвигает ноги. Карла Густавовича пробирал холод при мысли о том, что это была их последняя встреча. Вряд ли их пути когда-нибудь пересекутся: им не суждено встретиться ни в России, ни тем более за границей, потому что четкого представления о том, чем он будет заниматься дальше, у него не имелось. В настоящее время он походил всего лишь на щепку от некогда огромного корабля, потерпевшего крушение: куда прибьет его волна, там и будет его дом на оставшийся срок.

В городе ему делать больше нечего. Оставалось лишь перейти мост, чтобы добраться до родственников в Нарве, где он может отыскать хотя бы нечто отдаленно напоминающее семейный угол.

Карл Густавович вышел к мосту, у которого стояли два красноармейца, и, показав предписание с паспортом, сказал:

– Надеюсь, сейчас все в порядке? Мне нужно перейти на ту сторону. Я – английский дипкурьер.

Красноармеец взял паспорт и, всматриваясь в проставленные печати, аккуратно перелистал страницы.

– Гражданин Фаберже? – с интересом спросил он.

– Да… Вас что-то настораживает?

Посмотрев на стоящего рядом красноармейца, молоденького, почти мальчика, с белыми бровями, сливающимися с мраморной кожей, часовой распорядился:

– Иди… Скажи, что тут гражданин Фаберже объявился.

– Слушаюсь, – охотно отозвался красноармеец и заторопился в двухэтажный домик.

– Это возмутительно! Я что-то вас не понимаю, гражданин красноармеец, в чем меня, собственно, подозревают? Ведь я дипкурьер, у меня дипломатический иммунитет, – с возмущением произнес Карл Фаберже. – Я буду жаловаться!

– Вам не стоит так нервничать, гражданин Фаберже. Сейчас все выяснится. Вам нужно немного потерпеть.

– Что ты будешь делать! Невозможно даже никого призвать к ответу. Вся законодательная система просто рухнула! А спросить не с кого!

– А нам ваша старая система не подходит, гражданин Фаберже, – нахмурился красноармеец. – Мы свою создаем, новую. В нашей политической системе кровопийцам не будет места. А всех буржуев и помещиков мы выбросим на свалку истории!

– Однако вы, смотрю, хорошо подкованы в политических вопросах, – погрустнев, ответил Карл Густавович, понимая, что вести долгие разговоры просто не имеет смысла. – А вот и начальство прибыло, – показал он на подъезжающую машину.

Дверца распахнулась, и из салона энергично вышел мужчина в офицерской шинели и фуражке, уверенным шагом направляясь к домику.

– Гражданин Полуянов, – сердито воскликнул Фаберже, – я никак не могу понять, что происходит? Паспортный контроль я проходил каких-то два часа назад. Неужели в стране произошло нечто кардинальное, что Советская власть решила отменить дипломатический иммунитет?

– Никто ничего не отменял, гражданин Фаберже. Но ваш случай особый. У нас имеется информация, что вы работаете на немецкую разведку.

– Что?! Это какая-то шутка?

– Отнюдь… А теперь позвольте взглянуть, что у вас в саквояже. Давайте мне его сюда. – Полуянов уверенно протянул руку.

– Это произвол, – угрюмо произнес Карл Густавович, еще сильнее вцепившись в ручку саквояжа. – Я буду жаловаться.

– Позвольте полюбопытствовать, кому жаловаться? – усмехнулся уполномоченный. – Своему покровителю Николаю II? Так мы его уже к стенке поставили. А других покровителей у вас не имеется. Если вы не отдадите саквояж добровольно, мы вынуждены будем применить силу. Не заставляйте нас идти на крайние меры.

– Я вам еще раз повторяю: в этом саквояже только сменное белье. Позвольте мне самому распоряжаться своими интимными вещами.

– Боец! – повернулся человек в офицерской шинели к красноармейцу, стоявшему рядом. – Забери у гражданина Фаберже саквояж для досмотра. А вам, гражданин Фаберже, я тоже, в свою очередь, обещаю большие неприятности.

– Это черт знает что! Возьмите! – воскликнул Карл Густавович, передавая саквояж Полуянову.

– Благодарю вас за понимание, гражданин Фаберже, – поставив саквояж на капот автомобиля, произнес тот. – Давайте посмотрим, что у вас там за бельишко. Небось Антанта снабжает!

Карл Фаберже, будто загипнотизированный, смотрел на расторопные руки человека в офицерской шинели, ловко справляющегося с замком.

– Что-то вы побледнели, гражданин Фаберже, – усмехнулся уполномоченный. – Может, вам лекаря позвать? Он неподалеку.

– Ничего, как-нибудь обойдусь, – произнес Карл Густавович, уперевшись тростью в булыжник.

Щелкнул замок, и уполномоченный приподнял верх саквояжа. Его лицо выразило неподдельное изумление, а крупные глаза округлились еще больше – саквояж до самого верха был забит какими-то грязными тряпками, завязанными в узлы. На самом дне лежало несколько железок, обеспечивающих саквояжу вес, а еще обломок кирпича… Единственное, чего в нем не было, так это ювелирных изделий.

– А вы артист, гражданин Фаберже, ловко меня провели. Вам только в театре выступать, – не скрывая досады, проговорил Полуянов, посмотрев на Фаберже, продолжавшего стоять с непроницаемым лицом. – Значит, говорите, смена белья? Ну-ну! Забирайте, господин Фаберже, – протянул он саквояж. – Это ваше! Можете спокойно переносить этот хлам через границу.