Евгений Сухов - Ограбить Императора

Обыск в квартире занял четыре часа.

– Что делать с этим саквояжем? – спросил Белоусов у Большакова.

– Отнесем товарищу Урицкому. Он сам знает, что с этим делать. Машина у входа?

– Да.

– Думаю, что он сейчас на Гороховой, – бросил Большаков и, подняв саквояж, направился к двери.

Моисей Урицкий действительно оказался в своем кабинете.

– Как прошел обыск?

– Удачно. Вот, – поставил Василий на стол саквояж. – Тот самый саквояж с драгоценностями Фаберже. Хотел вывезти с собой за границу. Искали в одном месте, а он вот где объявился.

– Значит, нашелся… А я было подумал… Что ж, очень хорошо. Опять вы оказались на высоте. – Щелкнув замками саквояжа, он широко распахнул его. Открывая коробочки, Урицкий долго рассматривал содержимое, перебирал драгоценности пальцами. Наконец захлопнув саквояж, протянул: – Впечатляет. Давайте положим драгоценности в сейф, а там решим, что с ними делать. Нужно будет посоветоваться с товарищами. А вы молодец, товарищ Большаков, хорошо поработали.

Открыв утренний выпуск «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», Урицкий невольно нахмурился: на первой же странице, рядом с декретом об отмене частной собственности на недвижимость в городах, был опубликован расстрельный список из двадцати двух фамилий, где под шестнадцатым номером значился Владимир Перельцвейг, бывший студент и модный городской поэт. А ниже было напечатано сообщение о том, что заложники расстреляны в ответ на убийство правыми эсерами большевика, рабочего Путиловского завода Громуши Петра Сергеевича.

Урицкий тотчас поднял телефонную трубку и потребовал, чтобы его соединили с Большаковым.

– Что там у вас происходит? – едва ли не срываясь на крик, спросил он.

– Я вас не совсем понимаю, о чем вы, Моисей Соломонович? – услышал председатель ЧК удивленный голос Большакова.

– А я вот о чем, почему о расстреле заложников я узнаю не от вас лично, а из газет?

– Ах, вот вы о чем… Я еще не успел доложить, а потом, ведь вы сами поставили подпись под этим списком. Это наша реакция на убийство еще одного коммуниста. По нашим данным, его убили правые эсеры.

– Как был убит этот рабочий?

– Его нашли с пробитой головой в подворотне.

– А вы уверены, что это заговор правых эсеров, а не обычная бытовая драка, какая случается на улице? Вам может показаться странным, но я лично знаю этого рабочего и удивляюсь, почему ему не проломили голову раньше. Он был весьма задиристым малым, особенно когда бывал нетрезвым. Если человек ищет на свою голову неприятности, рано или поздно он их обязательно находит. Разве было какое-то расследование? Был суд? Заложников просто расстреляли, без какого-то бы то ни было судебного разбирательства. Вот что я вам скажу, Василий: отныне каждый расстрел вы должны будете согласовывать лично со мной. Каждого заложника! Слышите, каждого! И чтобы никакого самоуправства!

– Да, товарищ Урицкий.

Председатель петроградской ЧК в сердцах швырнул трубку. Что за практика такая – брать в заложники представителей интеллигенции, буржуазии, морить их подолгу в тюрьмах и терпеливо дожидаться случая, когда в пьяной драке большевики проломают друг другу голову, чтобы потом всех задержанных интеллигентов и аристократов пустить в расход?

Моисей Урицкий почувствовал, что разволновался всерьез. Некоторых из расстрелянных он знал лично, о других просто слышал, вот только никак не предполагал, что через какой-то год вынужден будет считать их не только идейными противниками, но и врагами установившейся власти.

Трескуче прозвенел телефонный звонок. Председатель петроградской ЧК поднял трубку и громко произнес:

– Урицкий на проводе!

– Ты за это поплатишься, злодей! – яростно выкрикнул кто-то в телефонную трубку. – Все твои расстрельные списки тебе еще боком выйдут.

Ответить Урицкий не успел – в трубку ударили короткие гудки. Моисей Соломонович прокрутил дважды ручку и, услышав мягкий женский голос, попросил:

– С кем это вы меня соединили?

– Звонили из здания Совета народных депутатов, – произнес растерянный голос. А что-нибудь не так, товарищ Урицкий?

– Ничего, – буркнул Моисей Соломонович, – сам разберусь, – и положил трубку.

Вновь зазвонил телефон.

– Слушаю, – произнес Урицкий.

– Это ЧК? – послышался вкрадчивый голос.

– Именно так.

– Я по поводу Карла Фаберже, ювелира. Хотел вам сообщить, что в его сейфе находятся семь чемоданов драгоценностей. А этот факт он от властей тщательно скрывает.

– Вы уверены в этом?

– Как же мне не быть в этом уверенным, если я работаю у него в «Товариществе».

– А какой ваш интерес?

– Я хотел бы получить вознаграждение за свою информацию.

– Назовите свое имя.

– Главный бухгалтер товарищества Отто Бауэр.

– Мы будем иметь в виду. – Урицкий положил трубку.

В комнату неслышно вошел секретарь.

– Товарищ Урицкий, вы попросили вызвать вам машину, – и, заметив некоторую растерянность председателя ЧК, добавил: – Вы собирались в Министерство иностранных дел.

– Да, действительно, хорошо, что напомнили, а то просто вылетело из головы. Замотался тут совсем. Сейчас спускаюсь.

Секретарь вышел так же неслышно, как и вошел. Моисей Урицкий вытащил из стола папку, на которой большими буквами было написано «ДЕЛО ФАБЕРЖЕ», взял чистый листок и убористо написал: «Саквояж с драгоценностями Карла Фаберже отнес в Министерство иностранных дел. У Карла Фаберже осталось еще семь чемоданов с ювелирными изделиями. Проверить!» Положив листок в папку, он крепко завязал ее тесемками. Достав из-под стола серый саквояж, открыл его, вытащил алмазное колье, два изумрудных браслета, хмыкнул, полюбовавшись игрой света, и, открыв сейф, положил украшения на верхнюю полку.

На нервный звонок дверь открыла встревоженная Элеонора.

– Господи, напугал, – прижала она руки к груди. – Что-нибудь случилось?

– Случилось, – хмуро обронил Большаков и, слегка отстранив женщину, прошел в комнату. – Не ждала?

– Мы с тобой договорились встретиться завтра, – растерянно произнесла Элеонора.

– Завтра, говоришь, – зло процедил Василий. – А сегодня ты собиралась съезжать из Петрограда со своим хахалем. Как его там? Его сиятельство Левашов, так, что ли? Или я чего-то путаю?

Побледневшая Элеонора буравила Василия строгим взглядом.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – холодно произнесла она.

– Ты меня что, за дурня деревенского держишь? – выкрикнул Большаков. – А это тогда что, по-твоему? – швырнул он на стол два билета. – Они на твое имя и на этого Левашова.

Лицо Элеоноры болезненно дрогнуло. В какой-то момент Василию показалось, что она не выдержит и заголосит в голос по-бабьи. Но нет, дворянская кровь победила. Она сильнее сжала губы и твердым голосом спросила: