Евгений Сухов - Ограбить Императора

Селиверстов вытащил мандат с наклеенной на нем фотографией, напечатанный на обыкновенной машинке и заверенный расплывшейся фиолетовой печатью, коротко представился:

– Начальник уголовного розыска Селиверстов. Вы здесь главный?

В ответ красноармеец лишь сдержанно кашлянул в кулак. В серых, будто бы нарисованных порохом, глазах промелькнуло нечто похожее на снисхождение. При нынешней власти уголовный розыск занимает не самое высокое положение, что позволяло старому вояке выдержать должную паузу, а потом спросить с подчеркнутым равнодушием:

– А в чем дело, товарищ?

Последнее слово было сказано со значением. Окопный солдат безошибочно угадал в нем «благородие» и, теша собственное самолюбие, поставил его на одну планку с окопными солдатами: теперь мы на равных, ваше благородие! Время ваше уплыло.

– Дело в том, что мы ищем преступника, – постарался как можно мягче улыбнуться Селиверстов. – Вчера он проезжал на грузовике через вашу заставу.

– Просто так через нашу заставу не проедешь, товарищ, – со значением ответил старший. – Революционное время нынче, учитывать нужно. Для этого документ должен быть подходящий.

Стоявшие рядом бойцы, не принимавшие участия в разговоре, охотно закивали. Верилось, что через такой кордон из унылых революционных физиономий не проберется даже сам черт.

– Я так и полагал… Этот человек проехал через заставу на грузовике на рассвете.

– Была такая машина. А как он выглядел?

– Молодой, лет тридцати, может, помоложе… Высокого роста, худой, гладко выбритый, – заговорил Селиверстов, стараясь не упускать даже мелочи. – В кожаной куртке, в синих галифе. Рубаха на нем темная, серая барашковая шапка, волосы черные, длинные, вьющиеся.

– Именно он и был, – кивнул начальник заставы. – Вот только он документики правильные представил.

– И что за документы?

– Что в петроградской ЧК служит. Разве такого задержишь?

– В ЧК? – изумился Селиверстов. – А фамилию его случайно не запомнили?

– И фамилию его запомнил. Большаков! Такая фамилия у моего зятя. Я у него еще спросил, под Полтавой, случаем, родственников у него нет? Он на меня только хмуро посмотрел и сел в машину. Сурьезный товарищ!

– А что он вез?

– Чемоданы какие-то. В кузове еще товарищ его был. По всему видать, из «благородий». Я их за версту чую!

– Значит, вы его чемоданы не досматривали?

– А кто ж позволит-то? Вот вы бы сами стали обыскивать ЧК? – И, разглядев, что лоб Селиверстова покрылся испариной, поучительно заметил: – Вот и я не стал смотреть. Себе дороже!

С заставы следовало уходить, Селиверстов узнал все, что ему надо было. Однако ощущение какой-то недоговоренности, как будто упустил что-то важное, не отпускало его.

– Женщина с ними была? – спросил сыскарь.

– Женщина? – как-то удивленно протянул начальник заставы, с интересом глядя на Селиверстова. – Точно! Была женщина! Из дворянок! Эдакая краля! – И пренебрежительно добавил: – Когда я документики полистывал, так она взглядом мне классовое презрение высказывала. У меня аж мурашки по шее пробежали.

– А не заметили, может, у нее с этим Большаковым что-то было?

– Да как тут заметить, чудак ты человек! – искренне удивился старший заставы. – Он ведь ее не на коленях держал!

– Тоже верно… А может, они взглядами какими-то многозначительными обменивались? Может, говорили что-нибудь? – продолжал наседать сыскарь, чувствуя, что приблизился к разгадке еще на один шажок.

– Я этим изыскам не обучен, – хмуро обронил начальник заставы. – Кто же его разберет, какой был взгляд? Значительный или не очень. Это господа должны гадать, а мое дело контру высматривать!

– Все так, товарищ, – охотно согласился Селиверстов.

– Если какие-то будут вопросы, так дайте знать, мы все время здесь.

– Бдительность проявляете? – серьезно спросил следователь.

– Проявляем, товарищ, – без улыбки ответил начальник заставы. – Без нее никак нельзя. Сейчас контра голову подняла. Вот ей шею и надо открутить. Кто же открутит, ежели не мы!

К селу Юрьевскому подъехали ранним утром, когда тишину уже тревожил скрип колес проезжавших телег, лай разбуженных собак и ненавязчивый колокольный звон. Усадьба Абросимовых была разбита, сожжена и выглядела на фоне березовой рощи глубокой тенью. Лишь подъехав ближе, можно было понять, насколько она разорена: окна чернели провалами, крыльцо поломано, а через сбитую штукатурку проступали красными заплатками ряды кирпичей. Из усадьбы было вынесено все, что возможно, а двор, прежде ухоженный, с красивыми гравийными дорожками, теперь был покрыт битыми кирпичами и мелким стеклом.

– Куда? – спросил Большаков, остановившись во дворе.

– Езжай к дому для прислуги, – сказал Николай, махнув рукой на одноэтажное строение.

Подъехав, он увидел, что здание скрывает небольшой дворик с клумбой, разбитой в самом центре. Спрыгнув с кузова, Николай сказал:

– Вот здесь мы и спрячем. – Стащив с кузова два чемодана, он отнес их к клумбе, усеянной высохшими многолетними цветами, потом отправился к деревянной пристройке и вернулся с двумя лопатами в руках.

– Не поверишь, единственное, что осталось в этом доме. Все перетаскали! Я уж даже и не обижаюсь, быдло по-другому не умеет. – Воткнув одну лопату в клумбу, бросил Большакову: – Роем здесь, в центре!

– Господи, как давно я здесь не была, – вышла из машины Фекла. – Кажется, что это было совершенно в другой жизни.

– Так оно и есть, сестренка, – сказал Николай, вгрызаясь в землю. – Тогда мы были богаты, были дворяне, а теперь только за одну принадлежность к благородному сословию большевички ставят к стенке!

Василий Большаков сосредоточенно копал мягкую землю.

– А ты не знаешь, что стало с Костиком? – спросила вдруг Фекла.

– Это с сыном нашей горничной, что ли? – хмыкнул Николай, приостановившись.

– Да.

– Возглавляет Комитет бедноты, – произнес он, спрыгнув в яму. На самый край полетели комья темно-коричневой глины. – К нему лучше не попадаться, с потрохами сожрет. Ну что, кажись, вырыли. А теперь можно и чемоданчики похоронить. Все равно нам все их до границы не унести. А как вернемся, так отроем. Значит, два оставляем, остается каждому по одному.

– Держи, – протянул чемодан Василий.

Николай аккуратно положил его на дно ямы. Следом взял другой, столь же тяжелый, уложил и его.

– Все! Теперь они никуда не денутся, – вылез он из ямы. – Ну, чего стоим? Засыпаем! Так что, сестричка, можешь бросить горсть земли на свои сокровища…

Комья глины бабахали по крышкам чемоданов. Еще через пять минут на месте их захоронения образовался небольшой холмик, который Николай аккуратно выровнял, придав ему вид первоначальной клумбы.