Антон Чиж - Пять капель смерти

Так вот, Николя. Пока пристав Щипачев занимался составлением протокола, а Джуранский с мрачным видом за этим наблюдал, я отозвал своего дражайшего друга в сторонку. Так меня распирало любопытство.

— Вы, конечно, коллега, имеете свойство пронзать время и пространство насквозь, — говорю, — но мы, простые криминалисты, в логике ничего не понимаем. Только глупости умеем совершать, за которые очень стыдно. Но, может быть, поясните без вины виноватому: что все эти дни творилось?

Ванзаров взглянул на меня, грустный-прегрустный, и говорит:

— Аполлон Григорьевич, мне бы очень не хотелось касаться этого дела. Давайте оставим его в покое.

— Нет, не давайте! — возражаю с напором. — Джуранский может в дураках оставаться. А я от любопытства лопну.

— Что вы хотите знать?

Вот тебе на! Да всю знать хочу. Что, к чему и почему. И кто убийца.

— Все узнать теперь не получится, — Ванзаров мне с тоской. — Одни предположения.

Что ж, и это сгодится.

— Только учтите: дело это до конца не будет раскрыто никогда. А все, что расскажу, вы никогда и никому не раскроете. Даже Гривцову. Требую с вас слово.

Делать нечего, даю слово. Только что за страсти такие?

— Больно опасное знание, — отвечает. — С чего начать?

— Кто убийца Наливайного и компании, конечно же!

— Надо с другого конца начать, — говорит Ванзаров. — С сомы.

— Давайте с нее, — соглашаюсь. — Откуда она взялась? Кто изобрел?

— Этого я не знаю. Могу сказать точно: ее было ограниченное количество. Она была нужна всем. Санже — чтобы вытряхивать крупные суммы. Зелиньской — чтобы устроить светопреставление в столице ненавистной ей империи. Лёхиной — скорее всего, для какого-то террористического акта над высшими чиновниками. Толоконкиной — для веселья.

— А Надежде Кабазевой?

— Чтобы управлять людьми. Она ее и достала откуда-то. Сомневаюсь, что изобрела сама. Совсем не тот склад характера.

— Так, значит, обе барышни-революционерки напропалую врали вам на допросе…

— В таком состоянии выдумывать невозможно. Они говорили правду, только мы ее поняли неверно. Перевернуто.

— Это как же? — спрашиваю.

Ванзаров вытаскивает хорошо известный снимок и говорит:

— Что видите?

— Фигуру пентакля.

— Вы видите то, что знаете. А если бы не знали, что случилось с этими людьми, что бы тогда сказали?

— Не понимаю, — признаюсь.

— Это же очевидно: в основании лежит веселый шут-оборотень, а над ним горит звезда дурака. Это же настоящий Джокер! Карта, побеждающая всех. Шутка с большим смыслом. Если в него глубоко залезть.

— Это вы от барона фон Шуттенбаха набрались?

— Нет, от Сократа, — отвечает.

Такой, однако, шутник. Только все равно непонятно, кто виновник стольких смертей. Не Джокер же!

— Проще всего с Толоконкиной и Санже, — Ванзаров говорит. — Девица пришла за очередной порцией развлечения и получила его. Ей стало жарко, она по черной лестнице выбежала на улицу, упала в сугроб. Там и осталась.

— А домотканку откуда взяла?

— Схватила первое, что попало под руку.

— Так она к профессору приходила?

— Она приходила к пани Зелиньской. А та ее препроводила к профессору, чтобы криков не было из ее квартиры. И забыла про нее. Масштабные заботы одолевали.

— И про Санже забыла?

— Тут хитрее. Санже пользовался Надеждой и был неравнодушен к Зелиньской. После смерти Кабазевой он оказался без источника сомы. Куда идти? Только на поклон к пани Ядвиге. Она, скорее всего, выдвинула ультиматум: сома за пятьдесят три тысячи. Санже согласился, он был уверен, что заработает еще. Подписал чек. И при этом решил подставить под удар барышню, чтобы в банке ее арестовали. В любом случае он ничем не рисковал: у него дипломатический иммунитет. Даже если бы его выгнали со службы, он вернулся бы в Америку богатым человеком. Вмешалась сома. Придя к Ядвиге, Санже получил жидкость, но ему нужно было проверить, что это сома и его не обманули. Он попробовал, но переборщил с количеством. Дальше все просто. Борясь из последних сил с жаром, натянул халатик Ядвиги и попытался дойти в жару и бреду до дома. Сил чуть-чуть не хватило, упал в снег. Белый халатик неплохо его замаскировал. До самого замерзания. Только Зелиньска не знала, что Санже подстраховался, оставив мне письмо.

— И в чем ее выгода?

— Скорее всего, проверялось: как разные количества сомы воздействуют на организм. На допросе Ядвига готова была все раскрыть, но я ей глупо соврал.

— А как же смерть Кабазевой? Тоже проверяла и переборщила?

— Я сказал: это шутка Джокера, — ответил Ванзаров. — Великолепный обман. Как и весь наркотический блеф с приходом в мир забытого божества. Хотя в этом случае ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.

— И что это должно значить?

— Сами думайте.

— Нет, вы мне скажите! — наседаю на бесценного друга. — Кто гермафродита приговорил? Почему обман?

Ванзаров пальчиком поманил и на ушко мне шепнул. Я как услышал, не поверил, что так просто.

— Не может быть! — говорю.

— Сложите все, что знаем, и получите тот же ответ, — он мне. — Только это все равно логические заключения, фактов нет.

Была бы охота шарады разгадывать, особенно в такой час. Да и пристав уже управился, я протокол подписал, нужно и честь знать.

— Даже если так, — говорю, — зачем Надежде Кабазевой пентакль на себе рисовать, раз она ни во что это не верила?

— И это хороший вопрос, — соглашается Ванзаров. — Тут что-то другое. Из сути дела это не ясно. Быть может, обозначение для каких-то особых целей. Если предположить…

— Нельзя друзей мучить загадками!

— Если предположить, что я решительно ошибся…

— Такого не может быть! Только Лебедев может ошибаться, ну и Джуранский, и Курочкин заодно, но только не вы!

— Если я ошибся, — повторил Ванзаров. — и Зелиньска на допросе говорила правду, то офицера охранки убила вовсе не она и фотографию подбросила тоже не она…

Вот тут я не нашелся спросить ничего умнее, кроме как:

— А кто же тогда?

— Кабазева, конечно.

— Надежда Ирисовна — агент охранки? Ну, знаете…

— Назовите мне один факт или аргумент против, и я с радостью признаю свою ошибку, — говорит Ванзаров.

Хотел было я ему десяток привести, но подумал так и эдак, и ничего путного не выходит. Тогда и говорю:

— Может, Кабазева хоть двойной агент, хоть тройной, но с сомой покончено. Вся в профессора ушла.

Ванзаров нахмурился окончательно и заявляет:

— Не могу быть в этом уверен.

— Это еще что такое?!

— Наша добрая знакомая пани Зелиньска тесно общалась со священником Гапоном, который рабочим движением в столице руководит. Не спрашивайте, откуда это знаю. Так вот я и думаю: если…