Антон Чиж - Смерть носит пурпур

– Служите, юноша? – со слезой в голосе спросил Федоров.

– Служу, – признался Ванзаров.

– Служите честно! России нужны бескорыстные и честные сыны.

Возразить было нечего. Ванзаров только вежливо поклонился.

– Где получали образование? – строго спросили у него.

– Петербургский университет, классическое отделение, занимался Сократом. Пока не надоело.

– Похвально, юноша! – Федоров вытер хлюпавший нос рукавом. – Хоть любое образование без основ, что закладывает наша Николаевская гимназия, пустая трата времени. Жалко, из вас мог бы получиться неплохой гимназист.

– В следующий раз – обязательно, – сказал Ванзаров.

Иван Федорович хлопнул себя по лбу, словно мысли вот-вот могли вырваться наружу.

– Так что же мы стоим! Милости прошу, друзья мои!

В гостиной старого дома было тесно и душно. В каждом углу, где можно было пристроиться, кто-то стоял или сидел. Вошедших встретило дружное молчание, в котором ощущался напряженный интерес, далеко не дружелюбный. На лицах не мелькнуло приветливой улыбки, никто не кивнул и даже не изменил позы. Как будто незваные гости посмели нарушить тихое семейное торжество и лучше бы им поскорее уйти восвояси. Нечего посторонним тут делать, и совать нос в чужие дела не следует. Напряжение было ощутимо почти физически.

Федоров ничего не замечал. Обняв за плечо Лебедева, чего не рискнул бы и Директор департамента полиции, он представил своего старинного друга и великого ученого, мнением которого дорожил больше всего на свете. Последовал такой поток комплиментов разуму и учености, что Аполлон Григорьевич откровенно смутился и нервно жал ручку чемоданчика. Из славословий выходило, что в российской науке нет бо́льших светил, чем Федоров и Лебедев, и светят они, точно две звезды. Вот только в какой именно науке сияет их свет, не уточнилось.

Когда же настал черед Ванзарова, про него было сказано, что этот талантливый юноша, ассистент великого Лебедева, подает некоторые надежды, но чего ждать от человека, не закончившего Николаевскую гимназию!.. Ванзаров не стал спорить, а только поклонился всем сразу.

Между тем Иван Федорович метнулся к столу, на котором возвышался графин среди объедков, и одним махом осушил приличную рюмку. Отерев губы, он заявил, что обязан представить своему другу своих любимых учеников.

– С гордостью хочу познакомить вас, Аполлон Григорьевич, с лучшими людьми, которых воспитала наша гимназия и ваш покорный слуга. Они – соль земли! Они – светлое будущее России, ее хребет и опора! Помяните мое слово – скоро их имена прогремят на всю Европу, на весь мир!

Судя по немой мольбе во взгляде, великий криминалист и сам был не рад, что принял приглашение. Давно не приходилось ему краснеть от такого безысходного стыда. Ванзаров остался глух и равнодушен. Он не скучал. Происходящее сильно занимало его.

С не меньшим жаром Федоров начал церемонию знакомства. Первым под руку попался господин Марков, несколько упитанный господин, который был представлен чиновником Царскосельского дворцового управления с «редким умом с нечеловеческой проницательностью». Марков вяло кивнул и отвернулся. За ним последовал «милейший и остроумный» Павел Спериндиевич Таккеля, который уже принял учительскую вахту и ныне преподает в гимназии французский язык. Рядом с ним оказался армейский ротмистр, которого Федоров рекомендовал «своим дорогим учеником, дельным и решительным» господином Еговицыным, заявив, что он еще всей армией покомандует.

– А теперь хочу познакомить вас с нашей обворожительной дамой, Оленькой Нольде! – сказал Федоров, подталкивая Лебедева к барышне, забившейся в угол. – И хоть она нашу гимназию не заканчивала, по понятным причинам, но по заслугам причислена к нашему кружку. Уже преподает в женской Мариинской гимназии. А это, доложу я вам, ой как не мало!

Нольде руки для поцелуя не протянула, а блеснула стеклами очков несколько вызывающе. На этом Федоров истощился и уже посматривал на стол.

– Что же не со всеми познакомили? – спросил Лебедев, указывая на человека неопределенного возраста, державшегося за дверным проемом. Ему можно было дать и сорок и двадцать. Нечто среднее между постаревшим мальчиком и моложавым старцем.

– Это помощник мой, Сережа Нарышкин, вы с ним в прошлый раз знакомились, – нетерпеливо сказал Федоров. Ему срочно требовалось возместить потраченное красноречие. Что он проделал с помощью графинчика и рюмки. Обретя нужное равновесие, Иван Федорович занял главенствующее место в гостиной.

– Итак, друзья мои и любимые ученики! – провозгласил он. – Прошу считать наш традиционный сбор открытым! Вслед за поэтом хочу повторить: все те же мы, нам целый мир чужбина, отечество нам – Николаевская гимназия! Ура! Виват! Салют!

Раздалось нестройное мычание дорогих учеников. Такие пустяки Федорова не смущали. Он продолжил патетическую речь:

– Вы собрались к своему любимому учителю, чтобы я поделился с вами плодами своих последних открытий и чтобы мы вместе…

Напряженное внимание, с которым гости начали слушать, оборвал дверной звонок. Федоров бросился столько резво, будто не был уверен в твердости ног.

Постепенно отступив за спину Ванзарова, на которого никто не обращал внимания, Лебедев дыхнул ему в самое ухо.

– Великодушно прошу простить… – еле слышно сказал он, хотя секретничать не имело смысла: в гостиной по-прежнему играли в молчанку, но из прихожей доносились возгласы восторга. – Эту комедию в «Аквариуме» надо показывать. И я, дурак, вас втянул. Готов искупить кровью. Или коньяком, как прикажете…

– Напротив, я вам благодарен, – ответил Ванзаров, почти не разжимая губ. – Чем дальше, тем становится интересней.

Аполлон Григорьевич не мог понять, что может быть интересного в омерзительной вечеринке, но на душе у него стало немного легче. Он даже стал подумывать о сигарке, чтобы успокоить нервы. Но тут как раз появился Федоров с очередным гостем. От избытка учительской любви он прижимал невысокого молодого человека так крепко, что тому пришлось морщиться, хоть и улыбаясь.

– Друзья, мои! Смотрите, кого я к вам привел! – взревел Иван Федорович. – Узнаете ли вы его? Да, это он! Наш обожаемый, наш чудесный, наш любимый Дмитрий Чердынцев!

– Иван Федорович, у меня кончается воздух, – просипел обожаемый ученик.

Федоров выпустил, но потребовал, чтобы тот немедленно со всеми поздоровался. Господин Чердынцев обошелся общим взмахом руки, сообщив, что рад всех видеть после стольких лет. Никто из гостей не выразил желания заключить его в объятия или броситься на шею. Появление его не добавило радости встрече, если не сказать, что он был встречен и вовсе враждебно. Быть может, его костюм выделялся особым столичным шиком и отвечал последним требованиям моды. Даже чиновник Марков отметил цену материала и качество кроя.