Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве

Она узнает и про карточные долги, и про расстроенное хозяйство, что приводит ее в состояние величайшего негодования. Ровчинская вызывает Антона Ивановича на ковер и прямо говорит ему о своем желании изменить завещание. Громкие ее угрозы совершенно четко слышит горничная Дуняша. После этого рокового разговора планы Антона Ивановича кардинально меняются. Тут уже не до мыслей о громадном тетушкином состоянии. И не до тщательного планирования «случайной» смерти графа. Надо действовать очень быстро, чтобы успеть сохранить хотя бы крохи, свои крохи. И Копылов решает убить Феофану Ивановну раньше, чем та успеет изменить завещание!

Красный от возбуждения и духоты, Аркадий Арсеньевич порылся в портфеле и достал коробочку, из которой вынул небольшой коричневого цвета пузырек. В молчании он продемонстрировал его публике.

– Вот, господа, – прокомментировал он показ, – это и есть средство преступления.

Публика послушно приковалась взглядом к блестящему на свету «средству», а следователь продолжил:

– Антон Иванович приходит к доктору якобы на прием по поводу незначительного недомогания и крадет у него пузырек с цианидом калия, о чем доктор Никольский официальное мне сделал заявление. Засим Копылов подсыпает яд в тетушкин табак, справедливо полагая, что, скорее всего, никто не удивится внезапной смерти старушки. И лет уже немало, и сердце опять же слабое. И так бы, господа, все и произошло, если бы не внимательность больничного служащего! Студента, настолько преданного делу медицины, что незначительное несоответствие вида трупа и поставленного диагноза подвигнуло его забить тревогу, и да воздадим мы должное нашему образованию, кое готовит такое талантливое поколение!

Доктор Никольский согласно на этот патетический выпад следователя кивнул.

– Но! – воскликнул Аркадий Арсеньевич, смигивая капли пота, попавшие со взволнованного лба на ресницы. – Тут чрезвычайно интересный момент, господа! Подсыпая яд в табак, Антон Иванович, производя сие действо, видимо, в темноте, совершает потрясающую ошибку, тем не менее приведшую его к требуемому результату. Он подсыпает яд не Феофане Ивановне, а графу! А граф, видимо действительно заколдованный от смерти, еще не пробуя новую порцию табака сам, предлагает его тетушке, и она в мучениях умирает…

Остальное, думаю, вам известно. Служащий больницы, куда привезли Феофану Ивановну, замечает некоторые не совсем обычные детали, и доктор Никольский приказывает тело вскрыть. Вскрытие показало, что Ровчинская скончалась от острого отравления цианидом…

Вот, собственно, и вся картина преступления, господа, – голос Аркадия Арсеньевича поник, сожалея и о несовершенстве этого мира, в котором возможны такие страшные преступления, и об окончании дела, которое стало, безусловно, драгоценным камнем в венце его карьеры.

Ну а к прямым, фактическим доказательствам вины Антона Ивановича, которые я тут уже озвучил, на похоронах случилось и косвенное, но, по моему глубочайшему убеждению, не менее значительное подтверждение. Как правильно заметил доктор в разговоре со мной, с психической точки зрения, Антон Иванович был сильно нездоров. Я имел возможность это наблюдать, господа: несколько неадекватные реакции, глубокая задумчивость, бормотания, вздрагивания. Видимо, все происшествия усугубили состояние Антона Ивановича в сильнейшей степени. А может, он почувствовал раскаяние, стоя у могилы своей жертвы. Нам не понять, что же так подействовало на сознание убийцы, – скорее всего, совокупность всех факторов, но сердце Антона Ивановича не выдерживает. В момент, когда Феофану Ивановну погребают, оно разрывается.

Да, господа, – вздохнул Аркадий Арсеньевич, – это было интересное дело! Так хитроумно пытаться убить одного человека, по прихоти судьбы уничтожить другого, а в конце, не добившись того, из-за чего убийства были придуманы, умереть самому… Н-да… – И, Аркадий Арсеньевич, медленно и аккуратно сложивши раскиданные по столу листы бумаги, сел.

Наверное, всему виной была все та же душевная усталость. От быстроты открытий и свершающихся действ. Бурных аплодисментов и всеобщего шокирования публики не случилось. То ли потому, что не были соблюдены классические жанровые моменты, когда преступник непременно находится среди присутствующих. То ли, наоборот, Аркадий Арсеньевич озвучил лишь ожидаемое… но… все были достаточно спокойны. Князь радовался, что все, наконец, разрешилось, невозможно устало выглядящий доктор Никольский тоже. Граф погрузился в воспоминания об Антоне Ивановиче, грустно пытаясь сопоставить свершенные им злодейства с видом вечно напуганного и трясущегося родственника.

«Господи, неужели он просто не мог попросить денег! – думалось ему. – У меня, у тетушки… Не о миллионах же речь шла. Ну да что в воспаленном мозгу действительно не исказится, не изуродуется. Совершенно прав был доктор Никольский, да и я с самого начала это подозревал. Ох, как нездоров был Антон Иванович… Тетушку жалко…»

А Наташа, вот Наташа удивлена была сильно… Так все просто оказалось, как же она не смогла прийти к таким же выводам, что и следователь? Как не догадалась, не упредила раньше? И уже хотелось заплакать, отчаяться, как ее саркастический голосок задал как всегда очень трезвый и резонный вопрос: «Действительно, как? И почему же про столик…» Следующую мысль, собственно, завершил тайный советник, громогласно поинтересовавшись у следователя:

– А помните, я вам давеча про тетушкину мебель рассказывал? А с этим-то, Аркадий Арсеньевич, что?

Публика, бывшая совершенно не в теме этого нового вопроса, немного оживилась…

– Ах да, действительно! – сощурился Аркадий Арсеньевич, забрался в портфель и достал еще один листочек. – Существует, господа, еще один маленький неразрешенный вопрос. Его мне задавал Дмитрий Мстиславович по просьбе некой любопытствующей особы.

Доктор Никольский посмотрел на «любопытствующую особу» с еле заметной улыбкой. Наташа улыбнулась в ответ, подумав: «Ну и хорошо, что меня не упоминают, ну и не нужно мне это вовсе».

А следователь продолжал:

– Не так давно у Феофаны Ивановны был украден чайный столик и варварски переломан вместе с другой старой мебелью в близлежащем лесу. Некоей особе сей факт показался странным, так вот, спешу удовлетворить разъяснением это происшествие. Взяв полицейские отчеты за те дни, в один из которых могло быть совершенно сие злодеяние, я достаточно быстро обнаружил искомое. Зачитываю:

«…-го августа был подобран шедший вдоль дороги мужик с топором. Вид он имел весьма подозрительный, поэтому был доставлен к помощнику пристава и допрошен. Мужик оказался бывшим дворовым помещика Зайцева, соседнего уезда, звать Лука. Слова выговаривал нечленораздельно, плакал, просился отпустить его в домик. На вопрос, какой такой домик, умильно улыбался и ответствовал: „который я построю…“ При этом хлопал себя по бедрам, будто искал чего, и выворачивал карманы. В карманах и в котомке обнаружилось большое количество различных пород дерева щепок».