Евгений Сухов - Хитрованы

Задумка Ленчика, весьма граничащая с вымогательством и шантажом, приносила приличные плоды. Уже через месяц он отъелся, купил себе синюю атласную рубаху, похожую на казачий бешмет, картуз с лаковым козырьком, полосатые штаны и такую же жилетку и смазные сапоги. Обедал и ужинал он решительнейшим образом лишь в трактирах, перестав покупать калачи и разную съедобную и не очень требуху в обжорном ряду на рынке Суконной слободы или Рыбном базаре. Более того, он позволил себе снять на целые сутки «апартаменты» в лучшем публичном доме Суконки, что держала мадам Серебрякова, и ангажировать себе лучшую мамзельку по имени Муся. В этих апартаментах с Мусей он стал мужчиной и в них же первый раз поймал триппер, излечившись от него посредством французских пилюль от насморка.

А потом он допустил ошибку.

Дело в том, что поначалу Ленчик шантажировал граждан, у которых рыльце, как говорится, было в пушку. Затем он стал вымогать деньги и у прочих богатых граждан. Основная его ошибка заключалась в том, что в своей задумке он пошел по второму кругу: стал шантажировать и вымогать деньги у тех, кто уже заплатил ему, чем просто их разозлил.

После очередной «акции» Ленчика в кабинет пристава третьей полицейской части города уже с самого утра выстроились в очередь две дюжины возмущенных горожан. У многих из них на руках были конверты с письмами, представлявшими вырванный тетрадный лист в линейку. Содержание писем тоже было почти одинаковым. Весьма бесхитростным, только середина второй фразы была иной:

Суммы же в письмах чаще всего варьировались: злоумышленник-шантажист где-то просил пятьдесят рублей, а где-то триста, пятьсот и даже доходило до тысячи.

– А где я им тыщу-то наберу? – возмущался господин в котелке из очереди, потрясая письмом. – Может, эти «червонные валеты» думают, что я миллионщик?!

Пристав, обескураженный таким наплывом жалобщиков, тем не менее принял всех. Причем двоим из них впоследствии пришлось наливать из графина воды, а почтенную даму, похожую телосложением на циркового атлета Бартоломео Бертолуччи (в миру Сосипатра Трофимыча), даже пришлось приводить в чувство посредством вдыхания нашатырного спирта, причем спирта понадобилось такое огромное количество, что после этого в кабинете пристава целый день пахло то ли кошачьей мочой, то ли общественным нужником.

Собственно, в деле этом все было ясно как божий день. Пристав третьей полицейской части велел двум городовым переодеться в статское и отправил их следить за упомянутой в одном из писем вазой в саду Державина.

Около девяти часов вечера один из городовых увидел, что к вазе подходит, опасливо озираясь, парень в полосатых штанах и такой же жилетке и опускает в вазу руку. Первый городовой дал второму знак, и они, подкравшись к парню, повалили его на землю.

– Попался, вымогатель! – прошипел парню в ухо первый городовой, усердно заламывая ему руки.

Ленчик не сопротивлялся.

На вопрос пристава, он ли посылал письма с угрозами по почте, Ленчик ответил:

– Нет.

А когда получил от городового в ухо, тотчас поправился:

– Я, господин пристав.

– А кто-нибудь принуждал тебя к этому? – спросил пристав.

– Нет, никто не принуждал, – ответил Ленчик и добавил: – Разве что нужда горькая, – и для убедительности выдавил слезу.

– Что-то не похоже, чтобы ты шибко нуждался, – сказал пристав, оглядывая нарядного Ленчика.

– У меня бабка болеет, ваше благородие господин пристав, – шмыгнул носом Ленчик. – А лекарствия вона какие дорогие. – Ленчик посмотрел на пристава своими пронзительно-голубыми глазами. – Одна она у меня, никого больше нет. Вот помрет – и останусь я один на всем белом свете. Не виноват я.

– А кто виноват, Александр Пушкин? – задал пристав риторический вопрос, используемый вот уже несколько десятков лет в среде учителей и полицейских.

– Нет, – серьезно ответил Ленчик.

– Тогда кто?

– Сострадание мое несусветное, – снова шмыгнул носом Ленчик. – Жалостно мне бабку-то.

Впоследствии, на судебном разбирательстве, было учтено, что у Ленчика, кроме старой бабки, действительно никого нет. И ежели его от общества «удалить» (в смысле отправить куда-нибудь в арестантские роты), то бабка его останется без присмотра, вследствие чего может раньше времени отдать богу душу. Потому как выглядела она и вправду весьма паршиво. Сие обстоятельство и повлияло на вердикт: отпустить Ленчика на свободу с условием неповторения противузаконных проступков. Любых. На что Ленчик дал свое твердое обещание, перекрестившись для пущей убедительности трижды – «за Христа ради».

Человек, господа хорошие, есть хозяин своего слова. То есть может его дать, а может взять его и обратно. Ленчик слово, данное на суде, взял обратно. Стало быть, проявил себя полнейшим хозяином. Да и правду сказать, что значит слово несовершеннолетнего гражданина, да к тому же мошенника? Так, блеф, бесполезное и кратковременное сотрясение воздуха, не более того.

Правда, задержание для Ленчика не прошло бесследно – он стал осторожнее, а значит, поумнел.

В картишки себе на пропитание можно было заработать. Особливо с малознакомыми или, что еще лучше, с приезжими. Свои Ленчика уже знали и играть с ним не садились, разве что по бесшабашному удальству, а то и по пьяни. Однако все это была мелочь, а душа требовала куда большего! Чтобы жить, к примеру, как Костян Крупенников, купецкий сын, у коего была уже своя фатера, собственный выезд и несколько костюмов англинского сукна, а обедал и ужинал Костян исключительно в отдельном кабинете в «Славянском базаре», часто не один, а с мамзельками.

Вот это была жизнь!

Знакомство с Митей Выборгским расширило кругозор Ленчика в избранном им жизненном направлении. Оказывается, играть с людьми и манипулировать ими можно, не только дергая за струны, зовущиеся азартом и страхом. У людей есть еще масса слабых и сильных струн. Да-да, и сильных, на которых тоже можно играть, ежели, конечно, умеючи. Скажем, хитрость – черта характера не слабая. Так вот, если ее правильно использовать в своих целях, то с нее тоже можно иметь навар. Как с чужой смелости, честности, даже сообразительности. Примерно так говорил ему Митя, когда они стали работать в паре.

А познакомились они весьма банально. Митя «работал» в трактире «Европа», который чаще называли «Гробы», вследствие того, что находился он как раз над мастерской гробовых дел мастера Остапчука «Гробы и прочие ритуальные принадлежности». «Работал» – означало объегоривал доверчивых или подвыпивших посетителей посредством трех половинок скорлупок от грецкого ореха и глиняного шарика. На глазах у играющего он прятал шарик под одну из скорлупок, потом быстро двигал скорлупки в разных направлениях по столешнице, как бы тасуя их, а затем, выставив скорлупки в ряд, предлагал играющему указать ту, под которой был шарик. Играющий, неотрывно следивший за той скорлупкой, под которую Митя положил шарик, указывал на нее, но под скорлупкой шарика не оказывалось. Потому что он оказывался под другой. Играющий снова делал ставку и теперь уже точно, как ему казалось, следил за скорлупкой, под которую был положен шарик. Теперь-то уж он не ошибется! Да и Митя крутил по столу скорлупками не столь уж и быстро, чтобы нужную из них можно было потерять из виду. Но когда он выстраивал скорлупки в ряд и просил указать на ту, под которой спрятан шарик, игрок вновь указывал на пустую. Это злило и прибавляло азарта.