Нэнси Бильо - Чаша и крест

Норфолк наклонился ко мне.

— Вы хоть представляете себе, Джоанна, против кого вы сейчас намерены выступить? — спросил он, и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.

Я посмотрела на герцога: этот человек вел людей в бой, он не раз отдавал приказы убивать — мужчин, женщин и даже детей. Он ни перед чем не остановится. И все-таки я отважно сказала:

— Заставить меня пойти с вами, ваша светлость, можно только одним способом — потащить силой. Но будет ли благоразумно с вашей стороны привлекать к себе всеобщее внимание именно сейчас, когда вся высшая знать государства и без того находится под подозрением? Помните, что сказал вам в день своего ареста барон Монтегю? «Теперь не осталось никого, кроме вас, Говард. Будьте готовы».

Нижняя губа Норфолка задрожала. Видно, ему пришлось приложить громадные усилия, чтобы взять себя в руки и не убить меня прямо на месте голыми руками. Глядя через плечо герцога, я видела, что юный Суррей внимательно наблюдает за нами.

— Я ни слова не скажу вашему сыну, ни одна живая душа не узнает от меня правды о Маргарет, клянусь вам в этом, как перед Богом. Но только в том случае, если вы оставите меня в покое. Сейчас я хочу присутствовать на похоронах своих друзей. А потом отправлюсь в Дартфорд. И вы больше никогда меня не увидите. Я не желаю больше иметь никаких дел ни с вашей семьей, ни с кем-либо из числа высшей знати и придворных. — Я помолчала, а потом добавила: — Но сначала я заеду в Винчестер-Хаус и заберу брата Эдмунда. Немедленно пошлите к епископу человека с просьбой освободить его сегодня же.

Герцог Норфолк обернулся, посмотрел на сына, потом снова на меня.

— Вы думаете, этим все кончится? — тихо, чуть слышно спросил он. — Так вот, Джоанна Стаффорд, вы ошибаетесь.

И он ушел, щелкнув пальцами, приказывая этим жестом своему сыну и наследнику следовать за собой. Ослушаться отца Суррей не посмел. Я ни на минуту не сомневалась в том, что так оно и будет.

Я же пошла, пробираясь сквозь редеющую толпу, к церкви Всех Святых. Там уже собрались слуги и домочадцы Кортни, общим числом не менее дюжины. На похоронах также присутствовали трое слуг барона Монтегю. Но ни родственников его, ни друзей (не считая, разумеется, меня) видно не было.

На этом же месте находилось первоначальное захоронение и других высокопоставленных лиц, объявленных государственными изменниками: например, кардинала Фишера и сэра Томаса Мора. Иногда, когда мстительная злоба короля утихала, он милостиво позволял родственникам казненных перезахоронить их в другом месте. Но так бывало далеко не всегда.

Священник меланхоличным голосом произнес над двумя свежими могилами несколько слов.

Сразу после похорон я покинула Тауэр-Хилл. Горбун на Лондонском мосту, тот самый, что за малую мзду выдал нас Норфолку, на этот раз меня даже не заметил. Я заплатила пенни и устало зашагала через мост, чуть в стороне от обгоняющих меня лошадей и повозок. Все сейчас казалось мне странным: шумный плеск воды где-то далеко внизу, крики и веселый смех сидящих на повозках людей… все это было мне как-то чуждо, словно бы я явилась сюда из другого мира. Я не чувствовала ни малейшего торжества или хотя бы радости оттого, что избавилась от Норфолка. Напротив, глубокая печаль угнетала меня: в каком же мрачном и жестоком мире мы все живем!

В Винчестер-Хаус я заходить не стала. Остановилась на Саутуарк-стрит, где стоял дворец епископа, при входе во двор, и ограничилась тем, что назвала свое имя мальчишке-привратнику.

Долгое время никто не выходил. Снова пошел дождь, на этот раз мелкий, моросящий. Но я не стала искать укрытия. Людям, которые направлялись в Винчестер-Хаус по делам, приходилось огибать мою неподвижную фигуру.

Наконец показался какой-то священник, он дошел до середины двора и остановился. Смерил меня взглядом, сохраняя на лице каменное выражение, а потом повернулся и сделал кому-то рукой знак.

И вот под каменной аркой, на которой была вырезана буква «В», появился брат Эдмунд. Он медленно пересек мощенный булыжником двор и вышел на улицу. Настроение у меня сразу поднялось, хотя, честно говоря, я все-таки чувствовала себя виноватой и жалела о том, что впутала друга в свои неприятности. Но особенно сильно я раскаивалась в том, что столь бесстыдно вела себя в монастыре Черных Братьев.

— Здравствуйте, сестра Джоанна, — сказал он, подойдя ко мне.

— Здравствуйте, брат Эдмунд.

Лицо его было бледно, вокруг глаз чернели темные круги, но следов явного насилия вроде бы заметно не было. Он окинул взглядом мое платье и вздрогнул:

— Это кровь?

Я опустила глаза. И только сейчас заметила на плаще, с левой стороны, бурые пятна.

— Сегодня утром их казнили.

Он кивнул, взял меня за руку и повел прочь.

— Как вам удалось добиться, чтобы меня освободили? — спросил брат Эдмунд.

— Я пригрозила герцогу Норфолку: заявила, что, если он немедленно не отпустит вас и не оставит нас обоих в покое, я всем расскажу одну его постыдную тайну.

Брат Эдмунд остановился как вкопанный.

— Вы угрожали самому Норфолку? — испуганно спросил он. — И чем же именно?

— Мне очень жаль, но этого я вам сказать не могу.

— К пророчествам это не имеет отношения? — почти шепотом поинтересовался брат Эдмунд.

— Разумеется, нет. Об этом я бы герцогу ни за что не сказала.

— Мне кажется, сестра Джоанна, что вы должны сообщить мне правду — на всякий случай, чтобы я был готов ко всему.

— Не могу. Поклялась перед Богом, что не скажу никому.

Брат Эдмунд кивнул:

— Ну, тогда не будем больше говорить об этом.

Мы снова тронулись в путь. В самом конце улицы группа каких-то негодяев избивала нищего.

— Епископ Гардинер лично допрашивал меня, — сообщил брат Эдмунд. — Я ничего ему не сказал, но, боюсь, он подозревает, что в Блэкфрайарз нас привело нечто большее, чем просто желание помолиться.

Сердце мое мучительно сжалось, а потом часто забилось. Вот этого я предвидеть не могла. Епископ хитер, как лиса, и слишком хорошо знает нас с братом Эдмундом. Если кто и способен разнюхать про пророчества и мою роль в них, то это Стефан Гардинер.

Брат Эдмунд вдруг громко ахнул, но совсем не потому, что испугался коварного епископа. Просто как раз в этот момент он тоже заметил головорезов, избивавших нищего. Не успела я и слова сказать, как мой друг бросился к ним.

— Стойте! — закричал он. — Немедленно оставьте этого человека в покое!

Ничего не понимая, я устремилась за ним. С чего вдруг брат Эдмунд решил ввязаться в уличную драку?

Высокий широкоплечий громила, зажавший беднягу-нищего под мышкой, как куль с овсом, злобно посмотрел на брата Эдмунда:

— А ты кто такой? Тоже небось сторонник Папы?