Нэнси Бильо - Чаша и крест

— Не думаю, что мне на роду написано счастье, — вдруг брякнула я.

Он удивленно округлил глаза. Очередная фигура танца снова разделила нас.

— Странно слышать от вас такое, — сказал Джеффри через минуту, внимательно глядя мне в лицо, — и это говорит женщина, которая меньше чем через месяц выходит замуж.

Я не ответила: просто кружилась и молила Бога, чтобы танец поскорее закончился.

— Я никогда не считал вас угрюмой, Джоанна, — не успокаивался Джеффри. — Вы… вы…

Музыка умолкла. По правилам этикета кавалеру следовало отвесить даме поклон и удалиться, но вместо этого констебль шагнул ко мне и вынул из кармана камзола какой-то предмет; при ближайшем рассмотрении это оказался небольшой полотняный мешочек. Джеффри распустил шнурок и осторожно вытряхнул содержимое мешочка на ладонь.

Я увидела блестящий темный камешек, не больше дюйма в поперечнике.

— Вы знаете, что это такое? — спросил констебль.

— Нет.

Снова заиграла музыка. И опять мы мешали тем, кто выстраивался, чтобы танцевать следующий танец.

— Это опал, — пояснил Джеффри. — У него есть имя: «Черное пламя». Я купил его через месяц после того, как мы с вами встретились на Смитфилде, откуда нас вместе отправили в Тауэр. Я тогда думал, что больше никогда вас не увижу, и приобрел этот камень, такой же черный и блестящий, как ваши глаза.

Я испуганно шагнула назад:

— Джеффри, пожалуйста, замолчите. И немедленно уберите опал. Это, в конце концов, просто неприлично.

Джеффри сунул камень обратно в мешочек и убрал его в карман.

— Да, я это знаю. Прошу прощения, Джоанна.

Вокруг нас вовсю продолжались танцы, а мы стояли посередине комнаты и всем мешали. Люди оглядывались на нас, я даже слышала приглушенный музыкой шепот.

Я повернулась и решительно пошла прочь. Но Джеффри догнал меня, схватил за руку и притянул к себе. Словно мы с ним снова оказались на Смитфилде, в тот самый первый день. С тех пор я чуть ли не всю свою жизнь изо всех сил пыталась избавиться от преследований Джеффри Сковилла. Но он не отставал. И, да простит меня Господь, в глубине души мне это даже было приятно.

— Помните, как мы плыли на баркасе по Темзе к Тауэру? Я тогда очнулся и увидел, что голова моя лежит у вас на коленях. Вы позаботились обо мне. И, несмотря на боль и страшную мысль о том, что я арестован, мне показалось, что свершилось какое-то чудо, и я возблагодарил Господа. Вы так трогательно заботились обо мне, так ласково со мной обращались… и были так хороши… словно ангел, который спустился с небес.

Глаза мои наполнились слезами.

— О, Джеффри, прошу вас, не надо! Мне очень жаль! Мне правда очень-очень жаль, но…

— Я хочу еще кое-что сказать вам, Джоанна, — перебил он, прижимая меня к себе еще крепче. — В тот день, когда вы отправились в Кентербери, я понимал, что, если заключу сделку с людьми короля и сообщу им об этом, вы никогда не простите меня. Но я понимал также и то, что вас могут убить там, в Кентербери, и мысль об этом была для меня невыносима. Даже если бы вы возненавидели меня до конца своей жизни, даже если бы это еще больше сблизило вас с Соммервилем, у меня не было выбора.

Голубые глаза его блестели, в них стояли слезы, я и не представляла себе, что Джеффри способен так глубоко чувствовать.

— Я бы просто умер, если бы узнал, что вас больше нет на свете. Честное слово.

Он неожиданно отпустил мою руку и взглянул куда-то через мое плечо.

Я медленно обернулась.

Всего в нескольких футах от нас стоял Эдмунд. Он некоторое время потрясенно смотрел на меня, потом перевел взгляд на Джеффри, и лицо его побелело. Эдмунд резко повернулся и двинулся к выходу, расталкивая во все стороны гостей, словно хотел уйти отсюда как можно быстрее.

— Эдмунд! — закричала я. — Остановись!

Я побежала вслед за ним, лавируя между танцующими, которые, видя выражение моего лица, сами отпрыгивали в сторону. Но Эдмунда нигде не было. Я потеряла его.

В полном отчаянии я выскочила из танцевальной залы, стремясь поскорее отыскать своего возлюбленного. Последним, кого я увидела, был Жаккард Ролин. Сложив руки на груди, он стоял перед какой-то девушкой в бледно-зеленом чепце и что-то говорил ей, то и дело кивая, а сам не отрываясь смотрел на меня.

Я обыскала все комнаты, везде было полно народу, но Эдмунда и след простыл. Убедившись, что в доме его нет, я бросилась на улицу. На лужайках небольшими группами стояли люди. Но и здесь его не было. Я побежала по дорожке, выходившей на большую дорогу; в боку у меня кололо. Я долго всматривалась в сторону города: не видно ли там Эдмунда. Нет, никого.

Поскольку Винифред сидела у меня дома с больным Артуром, она не знала, что ее брат вернулся. Я решила пока ничего не говорить подруге о том, как мы встретились, уж очень это было ужасно. Да и как тут все объяснишь? Но я понимала, что за сестрой-то Эдмунд в любом случае зайдет. Подожду его вместе с ней дома. Эдмунд знал, что в прошлом наши с Джеффри Сковиллом дорожки не раз пересекались. И наверняка догадывался, что констебль был влюблен в меня, хотя мы с ним об этом никогда и не говорили. Но ведь теперь Джеффри решил связать свою судьбу с сестрой Беатрисой, а я всей душой принадлежала одному лишь Эдмунду. И надо сделать все, чтобы он это понял.

После ужина его помощник Хамфри принес записку. В ней сообщалось, что Джона нашли и благополучно доставили в Дартфорд, миссия увенчалась успехом. Но Эдмунду неожиданно сообщили, что один его старый друг срочно нуждается в медицинской помощи, так что его еще несколько дней не будет дома. Он надеется встретиться с нами где-то к следующему воскресенью.

Держа в руке записку Эдмунда, написанную столь изящным почерком и вместе с тем столь сухо, я не могла сдержать слез и захлюпала носом.

— Сестра Джоанна, прошу тебя, не надо так расстраиваться, для этого нет причин, — встревоженно сказала сестра Винифред. — Ну подумаешь, Эдмунд задержится на несколько дней. Зато потом он вернется, и всю оставшуюся жизнь вы с ним будете вместе.

Следующие четыре дня были для меня настоящим кошмаром. Я очень ждала Эдмунда и одновременно боялась, что, вернувшись, он разорвет нашу помолвку. Наверное, я не заслуживаю того, чтобы стать его женой, да и вообще чьей бы то ни было супругой. Но все равно, если я была хоть в чем-то виновата перед ним, мне очень хотелось искупить свою вину.

Настала пятница, день выдался очень сырой, дождливый, и я с тяжелым сердцем отправилась в лазарет. Эдмунд сидел за аптекарским столом и, как ни в чем не бывало, работал.

Сердце в груди у меня бухало, как колокол. Я подошла к столу. Эдмунд был занят изготовлением новой партии пилюль. Рядом с миской истертых в порошок трав стояла мисочка поменьше с медом. А он спокойно раскатывал на деревянной доске колбаски, из которых потом предстояло нарезать пилюли.