Борис Акунин - Ф. М.

Автор намеревался опустить этот рассказ, руководствуясь соображениями благопристойности, однако это было бы нечестно по отношению к читателю и главному герою.

Зря, что ли, он вынес такую муку? Да и история-то, в общем, детская.

…Сдавленным голосом, едва шевеля губами, он начал:

«Я давно взрослый, но про это никогда никому не рассказывал. Вроде глупость, ерунда, а не мог. Шок, перенесенный в детстве, не забывается… Хотя нет, один раз все-таки рассказывал – психиатру, и это было ужасно. Но психиатр не считается, у меня не было выбора… В общем, так. Мне было одиннадцать лет. Мы приехали погостить к тете Синтии, в Борсхед-хаус, это ее поместье в Кенте… Понимаете, я вырос за границей, в Англии… Ладно, это к делу не относится.

Хм.

У тети Синтии было очень скучно. Она жила – собственно, и сейчас живет – в старинном доме, среди огромного парка. Там всё очень чинно, чопорно, полный дом прислуги… Нет, это тоже не важно. Существенно одно: мне было одиннадцать лет, и я ужасно скучал.

Да.

От скуки подружился с двумя девочками, примерно моего возраста. Не то чтобы подружился – играли вместе. Больше ведь никого из детей не было. Одна была дочкой садовника, другая дочкой горничной…»

– Так-так, две цыпочки-лолиточки, – азартно подбодрил замолчавшего рассказчика Морозов. – Уже интересно. Валяйте дальше.

«Как звали вторую девочку, не помню, а дочку садовника звали Твигги. То есть это она сама себя так называла. В те годы у нас – то есть не у нас, а у них в Англии – была такая актриса и модель, очень модная. Смешная худышка, все по ней с ума сходили. И девочки все хотели быть, как она. „Twiggy” значит „веточка”, и эта девочка, дочка садовника, была под стать имени – тощенькая такая, но бойкая. А подружка, наоборот, толстая, но робкая, рта почти не открывала, только хихикала. Твигги вертела ею, как хотела.

Обычно мы играли в нормальные детские игры. А однажды у меня в комнате Твигги предложила сыграть в «Freeze Game». В России такая игра тоже есть, мои дети играют. «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три. Морская фигура, на месте замри». Кто водит, должен застыть на месте и ни за что не шевелиться, иначе штраф.

Твигги была озорная. Все время меня задирала, подначивала, дразнила чистоплюем и барчуком. Меня это задевало. Давай, говорит, сыграем на wild wish, у нас это называется «на американку», то есть на любое желание. Слабо, говорит?

Играть с ней на американку я опасался, но и трусом выглядеть не хотел. В общем, согласился. Сцепились мизинцами – был у нас такой ритуал – и дали честное слово от расплаты не увиливать.

Хм.

Сначала водила Твигги. Я сказал: «Freeze!». Она застыла Толстушка начала громко считать до пятидесяти, а я, как положено в таких случаях, принялся корчить рожи, чтоб Твигги засмеялась и тем самым проиграла. Не подействовало. Попробовал ее щекотать – терпит. Дунул в нос – ей нипочем. Делать больно по правилам игры нельзя. Моя фантазия иссякла, тут и время кончилось. Настала моя очередь водить.

Я приготовился к таким же невинным измывательствам, но Твигги сразу, прямо на счете «раз», сдернула с меня шорты вместе с трусами, и я впервые в жизни оказался перед девочками голым…»

– Ну, что вы замолчали? – заизвивался в своих путах омерзительный доктор филологии. – На самом интересном месте. Дальше!

«Дальше… Я залился краской, завопил от возмущения, поскорей натянул трусы. А девчонки хором: «Проиграл, проиграл! Выполняй желание!»

К честному слову я уже тогда относился серьезно. Умер бы, но не нарушил. Ладно, говорю, выполню, хоть это было и нечестно.

Думал, Твигги хочет выцыганить у меня какую-нибудь вещицу – очень ей моя никелированная авторучка нравилась и набор фломастеров. Но я ошибся…

Нет, это еще не то, что вы думаете. Твигги сняла сандалию, сунула ее мне под нос и потребовала, чтобы я лизнул языком пыльную подметку.

Делать нечего, лизнул.

Она говорит: хочешь реванш? Вожу я. Если шевельнусь – продула. Нет – продул ты. А кто продул, получит десять раз ремнем по голой попе (она произнесла грубое слово, которого я, мальчик из приличной семьи, не употреблял).

И я согласился. Я был ужасно зол за подметку и хотел поквитаться. Ну а кроме того, если быть честным…

Хм.

В общем, это естественно для одиннадцатилетнего мальчика. Я подумал, что, когда она будет водить, я сделаю с ней то же самое, что она со мной.

И все началось снова. Толстая подружка, подхихикивая, начала считать до пятидесяти. Я уверен, что они проделывали этот фокус и с другими мальчишками, но тогда я об этом не думал…

Я снял с Твигги штаны – она была в джинсах. Стянул детские, в цветочек трусы…»

Морозов причмокнул.

– Как говорится, с этого момента подробнее! Что вы там увидели?

«Да что там можно было увидеть? Какие-то едва пробивающиеся перышки. Ну, бедра торчали, жалостными такими косточками. Мне стало очень стыдно, а Твигги стояла неподвижно, и хоть бы что. Я отвернулся. Снова посмотрел. Опять отвернулся. Тут и счет закончился. Так мне и не удалось ее расшевелить. Я проиграл.

Пришлось расплачиваться, согласно уговору. Я облокотился об стул, Твигги взяла ремень, стала хлестать меня по голой заднице со всей силы, очень больно.

В самый разгар экзекуции открылась дверь, и заглянула моя аристократическая тетя. Решила угостить деточек чаем со сливками.

Это было ужасно…»

Он стоял весь красный и только утирал со лба пот, не в силах продолжать. А Филипп Борисович кис со смеху – он мог быть доволен: рассказчик и в самом деле был готов со стыда провалиться под землю.

Вот, собственно, и вся пропущенная история.

И это не рекорд. Партитура фрагмента бетховеновского «Опуса 127», написанная рукой композитора, в 2002 году была продана на аукционе «Сотбис» за 1,1 млн фунтов стерлингов.

А годом ранее аукцион «Кристис» выручил 2,4 млн долларов за рукопись Джона Керуака. Керуак – писатель хороший, но все-таки, согласитесь, не Достоевский.

Если кто запамятовал, программное четверостишье Б. Окуджавы на самом деле звучит так:

Не «черт с ним», а роман «Азазель», автор – Борис Акунин.

Вот история, в которой наш гений злодейства проявил свои таланты во всей красе, сработал быстро, эффективно и безжалостно.

Едва Ника и Валя уехали к коллекционеру, Саша позвонила своему покровителю и сообщила, у кого находится вторая часть рукописи. Аркадий Сергеевич немедленно связался с Олегом. Тот сорвался с места и помчался в своем реанимобиле, со включенной сиреной и мигалкой, по указанному адресу.