Валерия Вербинина - Заблудившаяся муза

– А-га! – удовлетворенно объявил он. – Слышишь, как звенит?

– Прекрасный колокольчик, – подтвердил Прохор. По правде говоря, он сгорал от любопытства, пытаясь понять, что, собственно говоря, происходит.

И Чигринский открыл уже рот, чтобы объяснить, что сегодня ночью ему приснился звон колокольчика, такой чудесный, такой нежный, что когда Дмитрий Иванович проснулся, то решил отыскать в точности такой же колокольчик… Но тут затрещал звонок входной двери, и Прохор метнулся в переднюю.

– Дмитрий Иванович, к вам Спиридон Евграфович Вахрамеев, – доложил слуга, вернувшись. – Уверяет, что это срочно, что он ненадолго и не будет отрывать вас от дела.

– Сколько слов, – весьма кисло пробурчал Чигринский. – Ладно, веди его в гостиную, а я пока переоденусь.

Визит редактора пробудил в его душе самые скверные предчувствия – настолько скверные, что и колокольчик, и чудесный звон, привидевшийся во сне, разом вылетели у Чигринского из головы. Он облачился в парадный шлафрок с павлинами и вышел к редактору, который показался ему подозрительно взволнованным.

– Дмитрий Иванович… Рад видеть вас в добром здравии… Моя жена в восторге от вашего «Петербургского каприччо…» А ваша последняя соната – просто прелесть!

Последнюю сонату Дмитрий Иванович считал гадостью, пошлостью и вообще своей личной неудачей, поэтому, когда он попытался улыбнуться в ответ на комплименты редактора, эта улыбка получилась похожей скорее на нервный тик.

– Я понимаю, что отрываю вас от дел… мы все занятые люди… – заторопился редактор. – Должен вам сказать, Дмитрий Иванович, что у вас есть враг.

– У меня? – проскрежетал композитор.

– Да. Вот, полюбуйтесь, что прислали в мою газету… Конечно, это мерзкая анонимка, но писал человек явно образованный… выбор слов выдает, так сказать…

И Вахрамеев извлек из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Чигринскому. Насупившись, Дмитрий Иванович развернул письмо и увидел несколько ровных строк, выведенных печатными буквами.

В сущности, ничего нового тут не было. Его в который раз упорно обвиняли в том, что он убил Ольгу Верейскую и пытался спрятать ее труп.

– Как поживает Ольга Николаевна? – игриво спросил Вахрамеев.

И тут, стыдно сказать, Чигринский не удержался.

– Вам бы так, – мрачно буркнул он.

Но так как Вахрамеев давно знал «этого медведя», как он в кругу знакомых величал Чигринского, и так как в прессу до сих пор не просочились сообщения о гибели Ольги, редактор не обиделся и даже хихикнул.

– Смотрите, Дмитрий Иванович! Я решил, так сказать, лично доставить, а то мои репортеры народ ушлый… Глаз да глаз за ними, а то возьмет какой-нибудь такой паршивец анонимку в оборот и насочинит с три короба…

– Шею сверну, – уронил Чигринский, играя желваками.

– Кому, газетчику?

– И газетчику, и вам.

– Хи-хи! – в экстазе хихикнул Вахрамеев, блестя стеклами очков. – Да уж, мне известно, что нрав у вас крутой, батенька… – Он огляделся. – Прекрасное у вас жилье, только вот женской руки не хватает. Уют, понимаете, уют! Вам бы остепениться, жениться…

– Вы будете на вечере у баронессы Корф? – в отчаянии спросил Чигринский, чтобы прервать этот поток благоглупостей.

– Гм… Весьма возможно… А что, вы тоже туда собираетесь? Вы же как-то говорили, что вас калачом в такие места не заманишь…

– Ну, Спиридон Евграфович, все на свете меняется, – загадочно изрек Чигринский. – Тогда до завтра, а сейчас, простите, мне пора работать… Спасибо за то, что предупредили насчет письма.

– Кому другому я бы ни за что такой услуги не оказал, но вам – завсегда! Будьте здоровы, богаты и веселы, батенька… – по своему обыкновению, заключил редактор.

Однако, выйдя из дома композитора, он призадумался.

«Почему это он заговорил о баронессе Корф, едва я упомянул насчет женитьбы? Любопытно… очень даже любопытно! Уж не собирается ли он на ней жениться? А что – она в разводе, он холост… как говорится, хоть завтра кричи горько!»

И эта мысль так крепко засела в голове Вахрамеева, что он, едва заявившись в редакцию, вызвал к себе одного из самых шустрых сотрудников и велел ему срочно навести справки, нет ли чего между Дмитрием Ивановичем и непредсказуемой баронессой Корф. Получив ответ, что с композитором она едва знакома, а вот муж, с которым баронесса в разводе, ездит к ней довольно-таки часто, Вахрамеев лишь пожал плечами.

– Муж, голубчик, это совсем не то… На одних мужьях мы далеко не уедем!

Окончательно решив, что никакого интересного материала он из баронессы Корф не вытянет, редактор взял пачку телеграмм с последними известиями и стал, как обычно, собственноручно править их для отправки в печать.

Пока Спиридон Евграфович редактировал бури, добавлял подробностей в землетрясения и объяснял читателям, в каком платье принцесса Чанг Пинг Понг вышла замуж за принца Дзынь Вынь Встань, сыщик с цветочным именем успел навести у Прохора кое-какие справки и теперь уверенно шел по следу Модеста Трофимовича Арапова, студента и стихотворца, который мог затаить на беспечного композитора лютую злобу за то, что тот не признал его поэзию гениальной, и задался целью жестоко отомстить ему. Скажете, чепуха? Но в памяти Леденцова были еще свежи воспоминания о том, как одна поэтесса, очаровательная женщина во всем, что не касалось ее творчества, попыталась сжить со света известного критика, который всего лишь в дружеской компании признал ее стихи негодными для цивилизованного употребления, – и ведь тогда, кстати сказать, едва не дошло до смертоубийства. Авторское самолюбие – вещь ужасно ранимая, хотя, когда речь заходит о произведениях других авторов, ранимые творцы почему-то с легкостью раздают ярлыки «бездарно», «скучно», «плохо» и «никуда не годится». Поэтому неутомимый Гиацинт Христофорович решил, что ни в коем случае не будет упускать Арапова из виду и уж, по крайней мере, добьется от него объяснения, с какой такой стати он шел по петербургским улицам за мирно гуляющим Чигринским и какую цель при этом преследовал.

По расчетам Леденцова, Модест Трофимович должен был с утра находиться на занятиях, но на всякий случай сыщик решил все же навести справки у дворника. К удивлению Гиацинта, тот сообщил, что студент вроде как приболел и сегодня никуда не пошел, а его матушка очень о нем беспокоится.

– Золотая женщина, – с уважением сказал дворник. – Все для сына делает, да и он, надо сказать, оченно для нее старается. И учится хорошо, не то что лоботрясы некоторые…

Арапов становился все подозрительнее и подозрительнее – не потому, само собой, что хорошо учился, а потому, что слег в постель аккурат после убийства Ольги Верейской. Душа Леденцова затрепетала: неужели?.. Перепрыгивая через две ступени, он взлетел на предпоследний этаж и постучал в дверь квартиры, в которой жили Араповы.