Валерия Вербинина - Заблудившаяся муза

– Ты пойми, я не против фей и всей этой сказочной мишуры, – говорил Чигринский, морщась. – Раз надо, значит, надо. Но мне-то хочется, чтобы в основе все-таки лежала понятная человеческая история, чтобы персонажам можно было сочувствовать, а не просто смотреть на прыжки, всякие антраша…

«Господи, и куда только я суюсь? – в который раз в смятении подумал он. – Ведь меня живьем съедят, как пить дать, съедят…»

– Вы ведь не забудете обо мне, господа? – кокетливо спросила прекрасная Лидия своим завораживающим голосом.

– Как можно, Лидия Сергеевна! – улыбнулся Алексей.

А в гостиной напротив Амалия и барон Корф слушали рассказ Леденцова о том, что ему пока не удалось напасть на след таинственного Коко. С точки зрения Александра, сыщик вполне мог бы найти другое время для своего рассказа, но, раз Амалия придавала делу такое значение, барон был согласен закрыть глаза на… ну, в общем, на что угодно.

– Меня чрезвычайно удивляет, что Александр Богданович не дал вам больше людей, – сказала Амалия, подчеркнув голосом слово «чрезвычайно». – Два помощника, чтобы обойти весь район, – это все-таки слишком мало.

Она встала и подошла к окну, и даже по ее спине барон видел, что молодая женщина не на шутку рассержена.

– У господина Зимородкова сейчас много дел, – проговорил Леденцов, но слова его звучали как-то неубедительно, и будь Амалия чуточку хуже воспитана, она бы непременно ухватилась за них, чтобы наговорить множество колкостей в адрес чиновника особых поручений. Однако она не стала этого делать.

– Саша! – позвала она. Барон встал и подошел к ней.

– Мне кажется, корнету не стоит там стоять, – объявила Амалия, указывая на молодого человека, топчущегося под фонарем. – Пригласите его в дом.

– Я не могу этого сделать, – спокойно заметил Александр.

– Почему?

– Потому что существует такая вещь, как субординация… И потом, вполне достаточно сказать слуге, что вы хотите видеть господина Павлова.

Леденцов был человек посторонний, но этот короткий обмен репликами сказал ему куда больше, чем подразумевало его содержание. Со стороны Амалии, заметившей корнета, который зачем-то пришел к ее дому, но не решался войти, было вполне естественно пригласить его, пусть даже это шло вразрез с правилами этикета. Александр же думал не о человеке, который зябнул снаружи под дождем, а о том, как будет выглядеть он сам, если пригласит его. Противоречия, сказал себе Гиацинт, эти маленькие противоречия, которые в личных отношениях всегда играют куда большую роль, чем крупные размолвки, наверняка решили все и в этом союзе. Впрочем, если говорить начистоту, Леденцов вообще не понимал, как такая женщина, как Амалия, могла всерьез увлечься этим надутым и самовлюбленным флигель-адъютантом.

– Я приглашу господина Павлова, – сказал сыщик вслух, поднимаясь с места.

В соседней комнате меж тем трое сообщников – а люди, связанные между собой музыкой, волей-неволей превращаются в сообщников – продолжали обсуждать возможные сюжеты.

– Только, пожалуйста, не надо заставлять меня умирать на сцене, – попросила Лидия. – Я этого ужасно не люблю!

– Честно говоря, я не знаю, как быть, – сказал Нередин, обращаясь к Чигринскому. – Мне в твоей увертюре послышались звуки битвы… Война – в балете, это что-то новое!

– Я думаю, он все-таки может быть поэтом, – заметил композитор, не слушая его. (Как видим, все трое собеседников говорили невпопад.)

– Кто?

– Главный герой.

– А как же героиня? – капризно протянула Лидия. Она уже сейчас собиралась блистать в главной роли и никому не желала уступать свое место.

– Героиня? Да, – решительно сказал Чигринский, – она – волшебница.

Тут он почему-то подумал об Амалии и улыбнулся. Однако балерина приняла улыбку на свой счет и приободрилась.

– Добрая? – уточнил Нередин.

– М-м, – неопределенно буркнул композитор, – я бы не сказал… То есть все возможно…

– Поэт, война и волшебница, – вздохнул Алексей, делая какие-то заметки в своей книжке. – Ну…

– Тристан и Изольда? – с надеждой предложила Малиновская. – Сейчас в моде все средневековое…

– Тристан не был поэтом.

– Зато он был принцем, а это как раз то, что нужно для балета.

– Карл Орлеанский, – неожиданно сказал Нередин, и его глаза блеснули.

– Кто это? – удивился Чигринский.

– Французский принц, который попал в плен к англичанам и провел там почти всю жизнь. Это было во времена Столетней войны. А еще он сочинял стихи.

– Алеша, ты с ума сошел? – застонал Чигринский, ворочаясь на диване. – Господи боже мой, да в России никто не знает об этом Карле Орлеанском… Он хоть хорошие стихи сочинял?

– Вполне.

– Ну и что мы будем с ним делать?

– Не знаю, но как персонаж для балета он годится. Принц, поэт, война… Не думаю, что на самом деле ему хотелось воевать.

Лидия надулась. Ей казалось, что ее роль отходит на второй план, а на первый выдвигается этот противный премьер Гремиславский, с которым у нее были плохие отношения – как, впрочем, со всеми ее бывшими любовниками.

– Ну и зачем он пошел на войну? – с легкой иронией спросила она, обмахиваясь веером. – Сидел бы дома, сочинял свои стихи…

– А он не мог не воевать, – заметил Нередин. Он оживился, как всегда, когда чувствовал, что ему попалась интересная тема. – Его отца убили по приказу герцога Бургундского, сторонника англичан.

– Смотри-ка! – Чигринский даже приподнялся на диване, хотя до сих пор чувствовал себя как выжатый лимон. – Знаешь, Алеша, а из этого может что-нибудь да выйти!

– Вы собираетесь показать на сцене убийство? – Лидия учтиво, но с гримаской крайнего неодобрения приподняла свои тонкие брови. – На императорской сцене?

– Нет, этого не будет, – решительно ответил композитор. – Но ведь ничто не мешает ему рассказать волшебнице, как он попал на войну.

– А что это будет за волшебница? – загорелась любопытством балерина.

Пока в синей гостиной особняка на Английской набережной шло увлеченное обсуждение будущего балета, в красной гостиной напротив корнет Павлов, которого привел Леденцов, не знал, куда деться от смущения. Амалия ему очень нравилась, но он был не настолько глуп, чтобы не понимать, что сам-то он барону Корфу не нравится совершенно и тот скорее всего вообще не потерпел бы его присутствия, если бы не хозяйка дома.

– Вы не пьете чай – он остыл? – встревожилась Амалия, видя, что гость даже не прикоснулся к чашке.

– Я прошу меня простить, – сказал молодой человек, волнуясь. – С моей стороны было дерзостью прийти сюда, я знаю…

– Рад, что вы это понимаете, – уронил неумолимый Корф.

Амалия метнула на него сердитый взгляд, но так как взглядом прошибить хладнокровного барона было невозможно, она решилась на крайние меры. Леденцов позже долго размышлял, не показалось ли ему, но был вынужден все-таки признать, что Амалия – да, да, взяла и ущипнула своего бессердечного супруга. Последствия столь опрометчивого поступка оказались довольно-таки неожиданными. Ледяная маска, которую привык носить барон, соскользнула с него, и сыщик воочию убедился, что Александр еще способен удивляться, как все нормальные люди. Он даже покраснел и покосился на Амалию, словно не веря, что она могла – вот так, запросто, ущипнуть его, серьезного человека, флигель-адъютанта и прочая, и прочая…