Валерия Вербинина - Заблудившаяся муза

– Да, – тихо ответил молодой человек. – Я хотел бы… хотел бы увидеть ее. Это можно устроить?

– Да, разумеется.

– У меня только один вопрос. – На скулах молодого человека проступили розовые пятна, он стиснул челюсти. – Это он убил Ольгу Николаевну? Тот человек, о котором вы говорили?

– Нет. Это сделал сообщник, о котором у нас до сих пор нет почти никаких сведений. Но вы не тревожьтесь, – добавила Амалия, – делом занимаются лучшие силы сыскной полиции, и я уверена, что преступление будет раскрыто…

…Шел уже третий час ночи, когда корнет Павлов и сыщики – Гиацинт Леденцов и Александр Зимородков – покинули особняк на Английской набережной. Нередин, Чигринский и Лидия Малиновская уехали гораздо ранее, причем точности ради следует добавить, что композитор и балерина удалились вместе, а поэт в одиночку направился к себе.

– Зачем вам это надо? – не удержался Александр.

Он понимал, что ему тоже пора удалиться, но, по правде говоря, ему так не хотелось никуда уезжать, что он готов был задержать Амалию любым, пусть даже самым неподходящим вопросом.

– Надо – что? – спросила молодая женщина, приподняв брови, и уже в ее тоне читались неодобрение и легкий вызов.

– Заниматься, – Александр попытался подыскать слово, которое наиболее полно выразило бы то, что он чувствовал, и наконец с оттенком брезгливости произнес, – этой уголовщиной.

– Продолжайте, продолжайте, – любезно отозвалась Амалия, но это была, пожалуй, самая ледяная любезность на свете. – Вы, кажется, хотели добавить: «Не все ли равно, кто и почему убил эту никчемную Ольгу Верейскую…»

– Я этого не говорил, – чуть поспешнее, чем стоило бы, возразил Александр.

– Но думали, не так ли?

И она увидела, как замкнулось в холодной непроницаемости это красивое лицо, которое когда-то было для нее главным лицом на свете.

– Боже мой!

Услышав смех Амалии, Александр вздрогнул, как от удара. (Амалия не смогла бы объяснить, почему она смеялась… она испытывала облегчение от того, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и в то же время не могла не думать, что отношение Александра к жизни, по крайней мере к некоторым ее аспектам, кажется ей нелепым. Но барон Корф, конечно, принял смех только на свой счет – и он его задел.)

– Хотите знать правду? – с неожиданной горячностью проговорил он. – Мне не нравится, что вы находите время для кого угодно…

– Кого угодно, только не для вас? – Амалия покачала головой. – Полно, Саша. По-моему, мы уже обсуждали это тысячу раз, если не больше… Идите лучше спать.

…И вот тут он растерялся по-настоящему.

– Но…

– Да, да, да, – нараспев проговорила Амалия, поднимаясь с места. – Утром посидите за столом вместе с Мишей, поможете ему решить задачу… он и сам ее прекрасно решит, но вы все равно ему поможете. Маша! Барон Корф остается ночевать у нас. Можете выбрать любую незанятую спальню, – добавила она, обращаясь к Александру. И хотя она никак не выделила слово «незанятую», Александр все же выделил его для себя и опять обиделся.

Когда утром он спустился к завтраку, то был полон решимости дуться на весь свет, но сын так обрадовался его присутствию, что у барона не хватило сил следовать намеченной линии поведения. После завтрака он повез Мишу в гимназию, а Амалия рассказала матери о том, к каким выводам пришло следствие.

– Мы перебирали самые разные причины, по которым Ольга Верейская могла встретить свою смерть, но забыли об одной: о том, что человеку достаточно увидеть или услышать что-то не то, и он вмиг сделается неугодным. То, что бывшая актриса увидела в Спасском переулке, стоило ей жизни.

– Я рада, – невпопад заметила Аделаида Станиславовна, и в ответ на недоумевающий взгляд дочери пояснила: – Я все время опасалась, что ее прикончил этот композитор, а тебе бы это не понравилось.

– С чего ты взяла? – довольно сухо спросила Амалия. – Я не питаю к господину Чигринскому ничего, кроме естественной симпатии к большому таланту.

– Я имею в виду, тебе было бы неприятно, если бы ты ошиблась, – спокойно отозвалась старая дама. – Ты же с самого начала решила, что он невиновен, хотя все обстоятельства были против него.

…Пока в особняке на Английской набережной Амалия пыталась подыскать достойный ответ на замечание своей матери, по лестнице одного из доходных домов Николаевской улицы, расположенного недалеко от ипподрома и Семеновской площади, спускался молодой человек вполне приятной наружности, улыбчивый и белокурый. Внизу лестницы его уже ждали два полицейских чина и взволнованная домовладелица.

– А вот и Николай Петрович Черемушкин, – сказала она.

Молодой человек сделал такое движение, как будто передумал спускаться и собирался зачем-то вернуться к себе наверх, но тут один из чинов – неповоротливый с виду, грузный мужчина лет пятидесяти – совершил нечто вроде телепортации и в мгновение ока переместился к Николаю Петровичу, а переместившись, без всякой фамильярности, но весьма твердо прихватил его за рукав. После этого господин Черемушкин сник, покорился судьбе и безропотно дал себя увести.

А дальше – дальше был словно какой-то мягкий, вкрадчивый, ватный сон, в котором он запутывался все больше и больше и не видел никакого способа выбраться оттуда. Никто не кричал на него, не запугивал, напротив: во всем чувствовалась рутина, и подавленный Николай ощущал, что она засасывает и его, как болото. Полицейские – старый, отзывавшийся на имя Гаврила Сидорович, и молодой, во всем старавшийся подражать старшему коллеге, – смотрели на него, Николая, со снисходительным презрением, и чувствовалось, что точно так же смотрели они на всякого пойманного ими преступника. Где-то звенел телефон, по коридору вели какую-то женщину в платке, с простым крестьянским лицом, которая вырывалась и истошно голосила. Молодой полицейский обернулся и поглядел на нее с боязливым любопытством.

– Это она пять человек топором порешила? – не удержавшись, спросил он.

– Она, – хмуро ответил Гаврила Сидорович. – Ей любовник обещал жениться, ну, уехал в Питер на заработки и женился на другой. Она узнала, приехала, убила его, жену, ее родителей и девочку-прислугу. Девочке всего одиннадцать было… Эх!

– Я никого не убивал, – внезапно сказал Николай.

– Это уж начальство разберется, – спокойно ответил немолодой полицейский и стал скручивать папиросу.

Начальством оказался хмурый и, как уловил Черемушкин, взволнованный молодой человек, откликавшийся на имя Александр Богданович. Увидев, что им занимается не какой-нибудь поседевший на службе зубр, который всех преступников видит насквозь и знает любой ответ еще до того, как задаст вопрос, Николай немного приободрился.