Евгений Сухов - Царское дело

– Нет, пожеланий никаких не имею, – улыбнулся Александр. – Ну, разве только одно: чтобы вы поскорее начали допрос, поскольку я ограничен во времени.

– Куда-то торопитесь? – сахарно улыбнулся в ответ Воловцов.

– В два часа пополудни я должен быть у своей невесты, – ответил судебному следователю Кара доверительным тоном старого друга, у которого нет и не может быть от близкого товарища никаких секретов. – Сами понимаете, у нас скоро свадьба…

– Понимаю, – сделал серьезное лицо Иван Федорович. – Дело весьма хлопотное. Но вы можете не беспокоиться, мы с вами закончим много ранее двух часов.

– Хотелось бы надеяться, – снова улыбнулся Александр.

– Итак, мне хотелось бы, чтобы вы, как и на вашем допросе помощником пристава Холмогоровым, начали с рассказа о том, как провели день пятнадцатое декабря прошлого года, – начал Воловцов.

– Хорошо. – Александр Кара откинулся на спинку стула и принял позу человека, погруженного в воспоминания… – Я встал вместе с отцом. Отец всегда встает рано и к этому приучил всех своих домашних. Позавтракав, мы пошли с ним на завод…

– А вы, прошу прощения, каждое утро ходите с ним на завод? – мягко прервал его Воловцов.

– Да, почти каждое. Так отец прививает мне навыки к пивоваренному делу, – ответил Кара и выжидающе посмотрел на Ивана Федоровича: – Мне можно продолжать, господин следователь?

– Да, прошу вас, господин Кара. – Иван Федорович Воловцов был сама вежливость.

– Благодарю вас.

Секретарь-стенографист вскинул голову и посмотрел сначала на допрашиваемого, а затем на следователя. Он еще никогда не присутствовал на допросе, протекающем в столь вежливых тонах, и был несколько удивлен подобным обстоятельством. Воловцов поймал его взгляд и сдвинул брови к переносице, после чего стенографист опустил голову и более уже не проявлял никакого удивления и прочих эмоций в течение всего допроса. Что, собственно, и требуется у такого рода служащих…

– Часам к двенадцати я освободился, мы пообедали, и я поехал на Лубянку, где беру уроки ведения бухгалтерии. После уроков взял извозчика и поехал в ювелирный магазин Хлебникова, чтобы сделать своей невесте подарок, поскольку утром получил от нее письмо, где она сообщала, что уезжает в Боровск к отцу и просит прийти вечером проститься. Сами понимаете, я не мог явиться без подарка…

– Очень вас понимаю и прошу прощения, что снова перебиваю вас, господин Кара, – виновато посмотрел на Александра Воловцов, – а что, Клавдия Матвеевна уже тогда, год назад, считалась вашей невестой?

– Да, поскольку я сделал ей предложение и она согласилась, – без особых затей ответил Кара. – Просто на тот момент мы еще не были помолвлены…

– А почему, позвольте полюбопытствовать? – невинно сморгнул Иван Федорович.

– Извольте! Ее матушка поставила условие, чтобы я достиг определенного положения и получил согласие родителей.

– И что, это условие на сегодняшний день соблюдено? – как бы мимоходом спросил Воловцов. Но Кара к этому вопросу был готов и ответил просто:

– Да. Отец ничего не имеет против нашей свадьбы и до моего поступления на службу готов обеспечивать меня средствами, достаточными для содержания семьи.

– А когда вы намерены поступить на службу?

– Надо полагать, не позднее весны следующего года, – ответил Александр.

– Благодарю вас, – произнес Воловцов и вкрадчиво спросил: – А тогда, год назад, ваши родители были согласны, что Клавдия Смирнова станет вашей невестой?

– Мама против нее ничего не имела, – с неизбывной печалью в голосе произнес Александр. – Она полностью доверяла мне и знала, что я не совершу ничего предосудительного или чего-то такого, что пошло бы вразрез ее желаниям. Она очень любила меня. – Выдержав паузу, которая, надо полагать, должна была означать его скорбь и волнение, он добавил: – Равно как и я ее…

– А Алоизий Осипович как относился к вашим отношениям с Клавдией Матвеевной? – поинтересовался Воловцов.

– Он ничего не знал о них, – несколько виновато посмотрел на судебного следователя Кара. – Ни матушка, ни Марта, ни я ничего не говорили ему об этом…

– А если бы знал, тогда что?

– А если бы знал, то, я думаю, был бы категорически против…

Это была тактика Александра: говорить по большей части правду, приправляя ее соусом лжи. На девяносто процентов правды – и всего десять процентов лжи. Так ложь будет неприметнее и легче усвоится собеседником. К примеру, ложью было то, что Юлия Карловна, как выразился Александр, «полностью доверяла ему и знала, что он не совершит ничего предосудительного, что шло бы вразрез ее желаниям». Это, конечно, было совсем не так, поскольку кража ее браслета в Филях и продажа Александром опять же украденных золотых сережек и велосипеда с микроскопом, ему не принадлежащих, говорила вовсе об обратном…

– Благодарю вас, господин Кара. – Иван Федорович сделал вид, что верит каждому слову допрашиваемого и, более того, весьма ценит его откровенность. – Итак, вы приехали в магазин Хлебникова, чтобы купить своей невесте подарок. И что, купили?

– Да, – ответил Кара.

– Что именно вы купили?

– Колечко с брильянтом, жемчужное колье и часы.

– И все? – поднял брови Иван Федорович.

– Да, все, – недоуменно посмотрел на него Кара.

– А серебряный портсигар и серебряную спичечницу вы где приобрели? – осторожно спросил Воловцов.

– Ах да, забыл. Портсигар и спичечницу я тоже купил у Хлебникова.

– Для себя, надо полагать? – задал на первый взгляд весьма глупый вопрос судебный следователь.

– Конечно, для себя! А для кого же еще?

«А почему ранее он скрывал, что купил портсигар и спичечницу в магазине Хлебникова? – сам себе уже задал вопрос Воловцов, для вида листая памятную книжку, дабы хоть как-то заполнить возникшую паузу. – Не потому ли он не хотел говорить о спичечнице и портсигаре, что эти покупки были сделаны исключительно для себя ? Как и меховое пальто, о котором он на предыдущих допросах не обмолвился ни словом. А что значат эти умалчивания? Лишь одно: если бы в семье вскрылся факт хищения денег из сундучка в спальной четы Кара Александром, то трата денег на любимую девушку могла как-то оправдать скверный проступок. Мол, большие чувства, несказанная любовь и, как следствие этого, – полное безрассудство, которым и был вызван сей неблаговидный поступок. А вот траты этих денег на себя, пусть даже небольшой части, никакого оправдательного момента нести не могут. Напротив, покупка портсигара, спичечницы и мехового пальто подчеркнули бы корыстный интерес Александра, думающего не только о своей невесте, но и о себе. Безрассудству тут уже нет места. Здесь скорее уместен расчет, чего как раз и боялся выказать Александр, когда умалчивал о покупках лично для себя…»