Антон Чиж - Опасная фамилия

– И это было бы так прекрасно, – Надежда Васильевна даже вздохнула. – А вы все испортили. Недаром вы мне сразу не понравились, Ванзаров. И усы у вас глупейшие. Только раскройте мне, как же вы узнали, что у нас с Вронским роман. Да и все остальное…

– Цепочка мелких наблюдений, – ответил он. – Началось все с перстня.

– С перстня? – не понимая, переспросила Надежда Васильевна.

– Дама, способная обмануть саму Соньку-Брильянт, на многое способна. Она заслуживает уважения и самой крепкой камеры.

– Благодарю за комплимент.

– Не за что. Вы его заслужили. Перстень Сонька у вас не резала, вы ей сами его в кармашек жакета подложили. О чем Сонька мне в записке прощальной честно и сообщила. За что ей надо благодарность объявить. Честность воровки дорогого стоит. Но и без этого было очевидно, что Сонька его не крала: при обыске у нее кольцо должны были из правого кармашка достать… – Ванзаров показал, как правой рукой прячет что-то. – А кольцо оказалось в левом. Почему? Да потому что вы его туда своей правой рукой и подложили. Вы были так уверены, что Каренин мертв, что хотели избавиться от ненавистного вам перстня его матери…

– Вы правы: ненавижу от всего сердца. Ненавижу ее. И все, что с ней связано. Серж ее боготворил, а я готова была вырыть Анну Аркадьевну из могилы и станцевать на ее костях. Это из-за нее моя милая тетушка княгиня Лидия Ивановна выдала меня замуж за Сержа, раз не удалось старшего Каренина на себе женить. Такое приданое отвалила, что Серж сразу в гору пошел. И все про свою мать сопливые истории рассказывал. А я готова была разорвать ее портрет…

– Вронский его и преподнес в качестве сувенира, – согласился Ванзаров. – Два трупа на муже и портрет ненавистной Анны Аркадьевны в придачу. Сожгли на даче в мусорной куче?

Надежда Васильевна выглядела крайне довольной.

– А как же! Чтоб ей так же в аду гореть! Так неужели перстень меня и выдал?

– Было и другое. Вы не вышли сразу, как в доме оказалась полиция. Разве такое возможно? Дом полон народа, а вы сидите тихо, как мышка. Почему? Да потому, что знали, что лежит в спальне. Про балерину были уверены. Ну, а с каждым случайно убитым родственником компас логики неумолимо указывал на вас.

– Одни случайности, – сказала она с глубоким сожалением.

– Случайность только в том, что я оказался на перроне, куда прибыл ваш поезд. И видел, с каким удивлением вы смотрели на мужа. Как призрак разглядывали. Чему же удивляться, если вы вызвали его телеграммой? Вот был вопрос. А ответ проще некуда: вы подстраховались. Если бы Каренина не оказалось на перроне, на что вы и рассчитывали, значит, затея удалась. И тогда появляется Вронский, который готовит вас к приезду в дом и обнаружению трупа вашего мужа. Вызвать на всякий случай обоих: убийцу и жертву – мысль редкой красоты.

– Но позвольте… – Надежда Васильевна взглянула на него с подозрением. – Вы не ответили, как угадали, что у нас роман с Кириллом.

– Это было предположение, – ответил Ванзаров. – На вокзале он был в штатском. А жандармы не имеют права снимать мундир, даже когда идут на встречу с агентом. Голубой мундир у них вместо кожи. Почему же здесь маскарад? Потому что Вронский не хотел, чтобы его золотые погоны увидели рядом с вами. Когда же он заметил моих филеров, и вовсе решил не показываться. Только я его раньше заметил. Он же пояснил, что хотел задержать вашу спутницу, Соньку-Брильянт. Что было большой ошибкой. Ради Соньки он бы мундир ни за что не снял. Ну и глупейшие его попытки устроить обыск Соньки, да и ваше приглашение на допрос в охранку было шито белыми нитками.

– Но ведь это только домыслы! Ни одного факта!

– Факт вы сами мне вчера дали. Несомненный и окончательный.

– Это какой же? Не припомню…

– Когда рассказали про записку Остожской, которую видеть не могли ни вы, ни Вронский. Она ведь до сих пор у господина Лебедева хранится. Надеюсь, выводы ясны.

– Ой, а ведь точно! – только сказала она. – Прямо с языка сорвалось.

– Как мне ни приятно с вами беседовать… – сказал Ванзаров вставая, – … но нам пора выходить. Поезд отправляется…

Надежда Васильевна только глубже пристроилась на диване.

– Ну, это все пустые слова, – сказала она, поправляя ажурную перчатку. – Ничего не докажете. А хотите, так присылайте за мной в Киев. Арестовывать меня не за что.

– В таком случае, госпожа Каренина, я арестую вас за кражу ценных бумаг, что наверняка найдутся в этом чемоданчике, – Ванзаров указал на саквояж, который прятался у нее под мышкой. – Ради чего вы заезжали в особняк утром? Вещи ваши на даче. Дом пустой. Только для того, чтобы прихватить себе кое-что для свободной жизни от щедрот мужа. То есть украсть. Годится для ареста?

Она старательно искала, за что бы зацепиться, но соскальзывала все дальше. И не было спасения.

Дверь распахнулась. Гривцов, напряженный до самой макушки, стоял с револьвером на изготовку. Все-таки не выдержал ожидания.

– Господин Ванзаров, поезд вот-вот отправится, третий колокол уж прозвонил… – с отменно мрачным видом сообщил он, разглядывая даму, что полулежала на диванчике. – Помощь не требуется?

– Без вашей помощи, Николя, нам не обойтись… Надежда Васильевна, вам будет приятно, если вас арестует такой молодой и подающий надежды чиновник полиции, в недалеком будущем – великий сыщик? Ну как, согласны на мое предложение, госпожа Каренина?

– Я думала, что ненавижу эту фамилию, ненавижу сына, которого родила от этого человека, ненавижу его проклятую мать… – ответила она ровным голосом. – Но теперь я знаю, кого буду ненавидеть больше всего, пока живу на этом свете…

Ванзаров благодарно ей поклонился. А Николя никак не мог разжать руку. Револьвер словно прилип к ней.

Прошло два дня.

Ани медленно поправлялась на петергофской даче. Серж ходил за ней, как за ребенком, словно хотел заслужить полное прощение. Единственным развлечением его стало отправлять по три-четыре телеграммы за день, умоляя Ванзарова приехать в гости, обещая прислать за ним в Петербург карету по первому зову, и вообще располагать его дачей по собственному усмотрению, хоть поселиться там.

И Ванзаров приехал. Серж набросился на него, предлагая и угощения, и сигару, и прогулку по парку, и все, что ему вздумается. Но Ванзаров вежливо отказался от всего. Он только сел в саду, где был сервирован чайный столик, и с интересом наблюдал за тем, что происходило неподалеку. Сережа играл с деревенскими мальчишками в «паровозик», заставляя их вставать гуськом, держась за пояса, и топать между насаждениями, которые были у него вместо швейцарских гор. Он был и машинистом, и гудком, и паровозом, заправляя в игре. Серж смотрел на сына и не мог скрыть тихой гордости. Сережа совершенно не вспоминал о матери и был доволен жизнью. Если бы его не заставляли учиться и прогнали учителя, он был бы совсем счастлив. Но тут отец проявил строгость. Однако сейчас учеба была забыта ради отчаянной возни.