Франческо Фьоретти - Тайная книга Данте

Пока правитель Равенны говорил о том, что хочет отблагодарить Данте за великую честь, которую тот оказал городу, проведя здесь остаток дней своих, и соорудить ему надгробный памятник, достойный столь великого поэта, — Джемма стояла и плакала, закрыв лицо руками, чтобы никто не увидел ее слез.

К счастью, все внимание публики было обращено к говорящему.

Никто не думал, что несчастный брак поэта, о котором в народе ходило столько слухов, окажется настолько прочен.

Наконец гости разошлись, и Джованни остался один. Сестра Беатриче позволила ему переписать Рай, оставалось всего восемь песен. Сама она собиралась отправиться в монастырь Святого Стефана и пробыть там вплоть до вечерни, а вернуться к закату. Прежде чем покинуть дом, она показала ему спальню и кабинет поэта. Это были две смежные комнаты, в которых ее отец проводил почти все свободное время за чтением и сочинительством.

Сначала Антония провела его в узкую и длинную спальню, что находилась по правую сторону старинного внутреннего дворика. Комната была довольно скромной. У самой двери стоял стол, над ним единственное окно. Напротив стола разместился большой деревянный сундук для хранения одежды, который, по всей видимости, служил и скамьей. В дальнем углу комнаты, куда уже почти не проникали солнечные лучи, стояла кровать — простой матрас на крепкой деревянной раме. В глаза Джованни сразу бросился кожаный свиток над кроватью: на нем в виде большого квадрата были расположены девять листов пергамента в массивной раме, при этом каждый лист был оправлен в отдельную тонкую рамку. Антония указала на него, а затем подвела Джованни ближе к кровати, чтобы он мог все рассмотреть. На каждом листе, встроенном в замысловатый квадрат, были обозначены строки Комедии, однако следовало приложить немалые усилия, чтобы разгадать смысл этой загадочной композиции.

— Это и есть доказательство того, что поэма была закончена, — сказала монахиня, указывая на последний лист.

Джованни внимательно вгляделся в листы пергамента в рамках и увидел, что на последнем, в правом нижнем углу, указывается на 145-ю строку тридцать третьей песни Рая:

— Что все это значит? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Антония.

— Вы просмотрели эти строки? Возможно, они таят в себе какой-то особый смысл?

Сестра Беатриче отвела его в кабинет и показала те страницы поэмы, к которым относились эти заметки. Сначала она обратила его внимание на схему нумерации строк на каждом из пергаментов, которая отсылала к тридцати трем одиннадцатисложным стихам, взятым по одному или по пять, при этом они были расположены таким образом, чтобы сумма каждой строки и каждого столбца равнялась одиннадцати:

— Если смотреть на эту схему по диагонали, слева направо, — сказала Антония, — то мы обнаружим единицы, то есть отдельные строки, а в двух других малых квадратах найдем число пять, что означает пять строк поэмы. Взглянем сначала на строки, обозначенные единицей: первый пергамент указывает на первую строку второй песни поэмы: День уходил, и неба воздух темный, — тогда как последний отсылает к сто сорок пятой строке тридцать третьей песни Рая. Она нам неизвестна, но, по моим предположениям, речь здесь идет о заключительной строке всей поэмы. Таким образом, у нас есть начало и конец путешествия в загробный мир. Тогда строка из восемнадцатой песни Чистилища — Так жизнь растенья выдает листва — должна быть строго в центре квадрата. Если это так, то, создавая эту композицию незадолго до своего отъезда, мой отец совершенно точно знал количество строк в поэме, что говорит о том, что она была завершена… Первая строка — …и неба воздух темный — говорит о ночи и о смерти, вторая, та, что в центре, говорит нам о свете дня и земной жизни; последней мы не знаем, но если это и есть заключительная строка Рая, то она должна относиться к тому измерению, которое вне времени, вне дня и ночи, вне жизни и смерти: это та вечность, где хронология исчезает, то есть область абсолютного времени Божественной сущности. Темнота и ночь — это олицетворение первородного греха, тогда как день и лучи солнца вводят тему спасения, которое есть путь к свету…

Путь к свету… Джованни вспомнил о том вечере в саду, когда разговор с поэтом перевернул всю его жизнь.

— Мне кажется, — продолжала сестра Беатриче, — что в этой композиции отец подводит итоги своего путешествия в три загробных царства. Везде фигурирует число тридцать три: в каждой части поэмы тридцать три песни, ровно тридцать три строки содержит и эта композиция, а кроме того, это символ Христа. Если мы посмотрим на композицию горизонтально, то обнаружим, что первая линия — это строки Ада, вторая — Чистилища, в то время как третья содержит отсылки к строкам из Рая. Вертикальные же линии, если отбросить отдельные строки и рассматривать лишь пятистишия, объединены личной темой и содержат указания на события из жизни моего отца. Прослеживается четкая схема, по которой можно отследить как важнейшие моменты его личной жизни, так и намеки на его духовные искания. Таким образом, содержание Комедии оказывается очень личным, но эти намеки могут понять лишь самые близкие люди. Он описал свое реальное путешествие, то есть всю свою жизнь, что наводит на мысль о том, что это послание для всех нас, а может быть, и лично для меня. Правда, я не совсем понимаю смысл третьего столбца.

— Но зачем, — удивился Джованни, — вашему отцу было нужно создавать эту странную композицию, обозначая цифрами отдельные строки, да еще накануне отъезда? Если он действительно закончил поэму, то, может быть, он оставил здесь какие-то знаки, расшифровав которые мы могли бы узнать, где нужно искать последние песни поэмы? Возможно, он знал, что…

— У меня нет никаких предположений на этот счет, — ответила Антония, — однако я ясно вижу, что если прочесть указанные строки в вертикальном порядке, не принимая в расчет те, что обозначены единицами и составляют диагональ, то десять строк первого столбца поэмы в иносказательной форме намекают на женщин нашей семьи. Я говорю о себе и своей маме. Строки же второго столбца повторяют пророчества об изгнании, которые герой поэмы услышал в Аду от предводителя гибеллинов Фаринаты дельи Уберти и Брунетто Латини, мудрого наставника моего отца. Потом их повторяет в Раю Каччагвидо — наш древний предок, погибший в Крестовом походе. В третьем столбце описаны чувства, которые отец питал к своим детям, но здесь же есть много намеков на какие-то неизвестные мне события: упоминается загадочная женщина из Лукки по имени Джентукка, которая вам должна быть прекрасно известна, чего не могу сказать о себе.