Александр Сухов - Джоконда улыбается ворам

– В чем дело, господа? Мой брат заболел, ему нужно выйти из города, – проговорил его спутник, высокий брюнет с длинными вьющимися волосами.

– Если он не хочет показывать свое лицо, тогда нам придется сорвать с его головы капюшон, – сказал лейтенант, потянувшись к плащу.

– Только посмейте, тогда вам придется отведать острой приправы, – сказал брюнет, выдернув из ножен меч.

– Не надо лишних жертв, Синьорелли… Благодарю тебя за преданность, ты один из немногих, кто остался со мной до конца. – Откинув капюшон, ремесленник произнес: – Что вы хотите, господа? Я герцог Лодовико Сфорца!

– Ваша светлость, прошу покорнейше меня извинить, – произнес подъехавший Уччелло Пауло, – но я должен сдать вас графу Ла Тремуйе.

– Видно, вы позабыли, капитан, что находитесь у меня на службе, – надменно посмотрел герцог на наемника.

– За последние несколько часов много чего произошло.

– Что же такое могло произойти, если доблесть и преданность сделались не в чести?

– В обмен на собственную жизнь и жизнь моих людей я должен передать вас французскому командованию. А уже дальше они решат вашу судьбу. Надеюсь, что она сложится для вас удачно.

– Что за дьявол! Я убью любого, кто хотя бы на шаг приблизится к герцогу! – выкрикнул Синьорелли, размахивая мечом.

Пискнула выпущенная пуля, и Синьорелли, выпустив из рук меч, упал на колени с простреленной грудью. Некоторое время он продолжал стоять неподвижно, цепляясь за жизнь, а потом ткнулся лицом в мостовую.

– Он был хорошим солдатом, – вздохнув, печально проговорил герцог, не привыкший жалеть об утерянном.

– Ваша светлость, – учтиво произнес кондотьер, – я попрошу командующего, чтобы к вам отнеслись, как и подобает относиться к человеку вашего положения. Но это единственное, что я могу для вас сделать.

– Позвольте мне переодеться… Не идти же мне на встречу к графу Ла Тремуйя в таком шутовском наряде.

– Прошу вас, ваша светлость, – показал капитан на небольшую каменную сторожку для вратников. – Там вам будет удобно. Расступитесь!.. Дайте его светлости пройти!

* * *

После непродолжительной беседы с Лодовико, в которой было много шуток, французский король пожелал герцогу приятного времяпрепровождения и, вызвав стражу, распорядился доставить его в замок Лош – одну из самых строгих тюрем Франции – под усиленной охраной.

Крепость, построенная на вершине скалистого утеса, была видна издалека – высокие черные крыши в готическом стиле напоминали заточенные копья. Проезжая мимо круглых высоких башен, Лодовико обхватил голову руками, скованными тяжелыми кандалами, и горестно промолвил:

– Ах, я бедный…

Последующие несколько месяцев, проведенные в сырых подвалах крепости, значительно подорвали его здоровье. Однажды, постучав в дверь темницы, он попросил краски.

Тюремщик, громко рассмеявшись, спросил:

– Ты что, возомнил себя Леонардо да Винчи? – Потом, смилостивившись, бросил на каменный пол длинный кривой гвоздь: – Вот, возьми… Это будет тебе кистью. Тут до тебя сидело немало художников.

Дверь хлопнула, погрузив темницу в полумрак. В самом углу на крохотном столе таяла горящая свеча, пуская тонкую струйку сажи к самому потолку. Подняв гвоздь, герцог подошел к стене, исписанной до самого потолка проклятьями, и принялся выцарапывать надпись: «Я несчастный».

После того как намеченное было выполнено, он отошел на несколько шагов, как это делают художники, чтобы осмотреть проделанную работу, и долго, давясь слезами, всматривался в кривые буквы. Неожиданно Лодовико почувствовал себя дурно и прилег на пук соломы, служившей ему постелью.

– Беатриче… вот она расплата за клятву, – тихо произнес герцог.

А еще через несколько минут он тихо скончался.

* * *

Известие о смерти герцога Лодовико Сфорца миланцы встретили с сожалением. Жизнь в городе с приходом французов кардинально переменилась, выказывать сочувствие к почившему бывшему правителю было небезопасно. Проявляя строптивость, в костелах священники провели заупокойную службу, а какой-то смельчак на крыше башни герцогского замка вывесил черный флаг.

Леонардо да Винчи, узнав о гибели Лодовико Сфорца, посвятил столь печальному событию несколько страниц записей, отметив в конце: «Герцог потерял свое положение, свои владения и свободу. И ни одно из своих начинаний не увидел осуществленным».

Некоторое время Леонардо еще проживал в Милане, а потом, осознав, что в городе для него места нет, отправился во Флоренцию.

– Это она? – спросил Джон Морган, посмотрев на плоский предмет, завернутый в зеленый бархат.

Не смутившись под строгим взглядом банкира, Перуджи ответил:

– Я взял именно то, что вы мне заказывали. Давайте я сейчас разверну, и вы убедитесь в этом лично.

– Да, конечно, – легко согласился Джон Морган.

Потянув за короткий конец тесьмы, Винченцио Перуджи развязал материю, а потом аккуратно развернул картину.

– Взгляните!

Шагнув вперед, Джон Морган не сумел сдержать восхищения.

– Она прекрасна!

На огромном столе прямоугольной формы лежало полотно Жана Батиста Греза «Рукодельница». Юная особа наматывала клубок, и котенок, сидевший рядом, поигрывал натянутой ниткой. В какой-то момент Джону Моргану показалось, что клубочек выскользнет из рук девушки. Однако этого не случилось, гибкие тонкие пальчики продолжали тянуть длинную тонкую нить.

– Разделяю ваше мнение, господин Морган, – улыбнулся Перуджи.

Джон Морган был крупным полноватым мужчиной немногим более семидесяти лет с пышными усами. Короткая прическа из хорошо уложенных седых волос придавала его внешнему виду благообразность и делала его похожим на университетского профессора или преуспевающего адвоката. Одет он был в темно-синий сюртук с широкими отворотами, под которыми пряталась тугая жилетка, стягивающая выпирающий живот. На крючке, на уровне второй пуговицы висели черные очки с круглыми стеклами, сцепленными между собой короткой золотой дужкой (пожалуй, единственная деталь, указывающая на его богатство). Под белым коротким воротником черный галстук, повязанный большим тугим узлом. Ничто в нем не указывало на то, что он является едва ли не самым могущественным человеком Америки.

– Эту картину я повешу в своем кабинете.

Винченцио Перуджи знал, что в кабинете банкира висели две картины Рафаэля Санти и одна Фра Бартоломео, для девушки с клубком весьма подходящая компания.

– Думаю, что мадемуазели в окружении мужчин будет не скучно, – едва усмехнувшись, промолвил итальянец.

– Тоже надеюсь, – буркнул Морган. – Кажется, я обещал тебе за эту картину сто тысяч франков?