Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

Полотна, ставшие свидетелями преступления, боязливо помалкивали. Винченцио Перуджи, прижав картину к себе, уверенным шагом пересек соседний зал и, открыв служебную потайную дверь, оказался в небольшом тесном помещении. Оставшись наедине с картиной, он пристальнее всмотрелся в прекрасное женское лицо, как если бы рассчитывал увидеть в нем перемены. Но оно, как и прежде, оставалось безмятежным.

Вытащив из кармана нож, он разрезал полоску бумаги, скрепляющую картину с рамкой, и аккуратно извлек полотно. Далее, стараясь не помять холст, уложил картину в пакет и, обернув заготовленной тряпицей, уверенно вышел из подсобного помещения.

Его появление встретили понимающие застывшие взгляды с развешанных картин. Ангелы, святые, стоявшие у ручья, никогда не расскажут о свершившемся преступлении, следовательно, они его соучастники.

В зале голландской живописи он заметил мадам Лоньаи, протиравшую запыленные рамы картин.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, милая мадам Лоньаи, – широко улыбнулся Винченцио Перуджи.

– Спасибо, Винченцио, – на минуту оторвавшись от работы, произнесла женщина. – Что-то тебя давно не было видно.

– Просто сейчас я работаю во дворе Лувра, – отвечал Перуджи, плотнее прижимая к себе картину. – Что вы делаете вечерами, мадам Лоньаи?

– Ничего особенного, Винченцио. А что?

– Хотел предложить вам выпить со мной как-нибудь по чашечке кофе.

Старушка весело рассмеялась.

– Ах ты, безобразник, Винченцио! Я ведь увлекающаяся женщина, могу и влюбиться.

– Из нас получилась бы прекрасная пара, мадам Лоньаи.

– Очень на это рассчитываю, буду тебя ждать.

Перуджи вышел из зала и свернул на боковую лестницу, которой пользовались служащие музея. Обычно здесь никого не бывает, так что можно передохнуть и унять накатившее волнение. Глубоко выдохнув, он спустился на первый этаж и толкнул дверь.

– Проклятье! – невольно вырвалось у Перуджи – дверь была заперта. Неужели все пропало? Не выламывать же ее плечом!

Прислушавшись, он различил прерывистую речь, раздававшуюся из конца дворика. Вскоре голоса умолкли. Где-то в дальнем конце двора раздавался размеренный стук молотка – бригада слесарей проводила ремонтные работы. Убедившись, что за дверью никого нет, Винченцио Перуджи достал из кармана отвертку и принялся откручивать замок. Вывернув три шурупа, он обнаружил, что замок был непростой и держался на штырях, по обе стороны которого были закреплены дверные ручки. Оставалось только устранить препятствия, отвернуть ручку, и пружина отомкнется. На это потребуется некоторое время, остается надеяться, что извозчик не уедет с набережной и сумеет его дождаться.

Открутив ручку, Перуджи с досадой обнаружил, что язычок замка не желает открываться и продолжает оберегать музейные сокровища.

– Проклятье!

Чиркнув спичкой, он посветил в глубину образовавшегося проема и обнаружил, что замок цепляется за выступающий паз. Остается только ухватить его чем-нибудь острым, и можно будет открыть дверь.

Сунув отвертку в образовавшуюся щель, Винченцио попытался открыть язычок замка и вдруг услышал приближающиеся шаги. Вытащив отвертку, Перуджи затаился. Человек остановился напротив двери.

– Тут кто-то есть? – услышал Перуджи снаружи громкий голос.

Накативший страх пронизал конечности: а что, если уже хватились пропавшей картины и охранники поджидают его за дверью, чтобы скрутить и препроводить в полицейский участок!

– Эй, кто там? – грубовато откликнулся Перуджи. – Откройте немедленно дверь, не век же мне здесь дожидаться!

– Обождите, месье, – услышал Перуджи чей-то ровный и, как ему показалось, даже несколько виноватый голос. – Я сейчас.

В замке провернулся ключ, а еще через секунду дверь распахнулась.

– Пожалуйста, месье, выходите, – добродушно произнес молодой человек в халате луврского служащего.

– Кто вы такой? – недовольно буркнул Перуджи, поднимая со ступенек лестницы картину.

– Я слесарь, этот замок заедает. Мне сказали починить этот замок.

– Вам бы следовало заняться этим делом еще вчера вечером, – отчитал Перуджи слесаря, – мне пришлось тут самому немного повозиться, чтобы исправить вашу оплошность.

– Вы уж извините меня за причиненные неудобства, месье, просто вчера у меня было очень много работы. В зале итальянского Ренессанса кто-то открутил замки, пришлось вставлять их заново.

– Что же это такое получается? – продолжал возмущаться Перуджи. – В Лувре переломались все замки! Если так будет продолжаться и дальше, так воры вынесут из музея все картины! Как только сделаете замок, так обязательно доложите об этом главному хранителю, – распорядился Перуджи, сунув открученную ручку в карман.

– Слушаюсь, месье, – охотно отозвался слесарь.

Без суеты, как и подобает человеку, обремененному ответственностью и занятому, Винченцио Перуджи направился во «Дворик Сфинкса». Подле огромных египетских скульптур, установленных друг за другом, будто бы по ранжиру, он остановился только для того, чтобы покомпактнее упаковать картину и аккуратнее перевязать пакет. Далее следовал «Дворик Висконти». Опять повезло, – за время пути в демонстрационном зале ему встретился только один человек, которого он едва знал, – кивнув издалека, он заторопился по залу прямиком к запасному выходу.

Открыв дверь, Винченцио Перуджи увидел декораторов, укрепляющих над входной аркой королевский герб. Одного из них, веселого парня по имени Габриэль, он знал весьма хорошо. В прошлом месяце они весело провели ночку в обществе двух модисток из соседнего ателье. Перегнувшись через перила, тот устанавливал под герб подпорки. Теперь можно быть уверенным, что музейный символ не свалится на головы незадачливых посетителей.

До Луврской набережной оставалось всего-то несколько десятков шагов. Винченцио прошел в туалет, снял с плеч халат и сунул его в сумку, которую повесил на крючок. После чего обмотал вокруг талии картину и вышел с пустыми руками во двор.

Впереди, выкрашенная зеброй, стояла будка сторожа со шлагбаумом, загораживающим узкий проход. Сторожил здесь Питер, недоверчивый, хмурого вида мужчина лет сорока. Обычно он всегда стоял у входа, пристально всматриваясь в каждого выходящего, не забывая заглядывать в сумки, – главное препятствие, которое следовало преодолеть. Однако сейчас его не было. Инструкции строжайше запрещали сторожам покидать рабочее место, должно произойти нечто чрезвычайное, ради чего Питер может бросить свой пост, – например, могла закончиться вода для кофе, до которого он был весьма охоч, а ближайший кран с водой находился в здании Лувра.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Перуджи миновал шлагбаум и направился к пролетке, стоявшей на набережной.