Сергей Лавров - Выстрел собянской княжны

Она за час допроса даже с лица спала.

— Завтра извольте креститься, сударыня! — радостно потирал руки Розенберг, и у Кости дрогнуло сердце от мысли, что он сделал что-то не так.

— До завтра еще надобно дожить, господа, — резонно заметил Станевич, подавая руку Сашеньке. — С вашего позволения, сударыня, и с вашего, Михаил Карлович, я вас, княжна, сам сопровожу…

Собянскую княжну крестили между обедней и вечерней, когда в Троицкой церкви Кулича и Пасхи менее всего было праздных прихожан. Свершал обряд крещения сам батюшка Иннокентий, отец Васьки Богодухова. Тронутый пылкими рассказами трех приятелей, согласился приходской священник принять на веру происхождение и магометанское исповедание княжны и окрестить ее без должных к тому документов, без метрики даже, подвергая себя суровой епитимье епископской. Васька сам, обряженный церковным служкою, рьяно помогал отцу во всем, все поглядывая тайком на красавицу княжну с детским любопытством и восхищением.

В правом, недавно отремонтированном притворе, где были самые красивые и древние иконы, «всех скорбящих» и «боль души исцеляющие и благость тихую приносящие», зажгли стараниями Василия Богодухова множество свечей. Костя с Петькой, придя в церковь заблаговременно, вытащили из кладовок и придирчиво отобрали самую красивую церковную утварь — серебряную с чернением. Золотой у этой церкви не имелось, приход был бедноват. Выстелили пыльными церковными половичками дорожку и место, где стоять надобно будет княжне, разостлали поперек красивый рушник и яркое полотенце с петухами, маменькино любимое, взятое Костей с разрешения мягкосердечной родительницы из комода на благое дело. Матушка немало изумилась той проникновенной горячности, с коей ее занозистый и колкий на язычок сын вдруг просил ее об этом малом одолжении. Их с Петькой стараниями бедненькая рабочая церковь принарядилась, зарумянилась, будто на пасху. На хорах шушукались трое певчих, все со звонкими высокими дишкантами, зазванные не знавшим меры от беспокойства и волнения Костей на взятые взаймы у будочника Чуркина деньги, за четвертак каждый. На отце Иннокентии сияла его праздничная парчовая риза, надетая по настоянию любимого сына, при виде которой старушки из церковного клира хмурились, поджимая вялые губы, и шептали:

— Грех ведь!.. Великий пост!

Святой воды запасено было столько, что можно было окрестить половину населения Османской империи. Ждали лишь прибытия княжны, которую любезно вызвался доставить из полицейской части сам становой пристав.

Константин Кричевский, наглаженный, набриллиантиненный, в начищенных сапогах, нервно выхаживал по паперти взад и вперед, в волнении сжимая в потной ладони маленький серебряный крестик на простом гайтане, приготовленный им для своей крестной дочери. Петька Шевырев, маленький, толстый, в новом габардиновом пальто, семенил вслед.

— Ты прямо жених! — хихикнул он. — Бутоньерки только не хватает! А кстати, Костян, не боишься ты, что нельзя тебе будет венчаться с крестной дочерью?! Кровосмеситель!..

— Ерунда! — нервно отмахнулся Кричевский. — Я справлялся у отца Иннокентия… Ей и не нужен никакой крестный отец, это для несовершеннолетних только… Это я так, для обычая… Очень хочу, чтобы ей по душе пришлись наши православные обычаи, чтобы она их полюбила! Не знаю, отчего, но это весьма важно для меня!

— Счастливчик ты… Так весь и горишь! — Петька пошмыгал курносым носиком. — Ни дать, ни взять, тульский самовар! Нет уж, ты как хочешь, а я про сие событие фельетон или хоть заметку опубликовать должен! Ну сам посуди: что ж я за репортер, коли у меня под носом, в моей родной вотчине творятся такие романтические преступления, а я ни гу-гу?! Ни ухом, ни рылом! А тут тебе и загадочное убийство, и восточная красавица княжна с темным прошлым, и полицейский произвол в следствии!.. Как хочешь, а я нынче же страничку снесу Алексею Феофилактычу!

— Только вякни там про темное прошлое — будет тебе еще одно загадочное убийство! — Костя поднес к носу приятеля внушительный костлявый «гостинец». — А про полицейский произвол — это мысль! Про эту свинью Розенберга! Грубость на допросах, личная заинтересованность, протокольные ошибки! Можешь намекнуть, что следователь, ведущий дело, сам прежде был неравнодушен к предмету своего следствия, но получил от ворот поворот, а теперь счеты сводит с беззащитной девушкой!

— А он получил от ворот поворот?! — заблестел глазами Петька. — Я уж намекну! Так распишу — родная мама не узнает твоего Розенберга! Он будет метаться по всей Обуховке с рыданьями, в слезах, рвать на себе волосы и кричать «Боже, неужели это я?! Каков подлец!». У него волос много? Должно иметь успех! Алексей Феофилактыч говорит, что нынче очень в моде статьи про угнетение всяческое, про гражданские права, свободу… Хорошо за них платят!

— Ты это… — забеспокоился Кричевский. — Ты сперва мне дай просмотреть свою страничку. А то понапишешь всякой крамолы — придется тебя потом из участка вытаскивать! Или Степке штоф водки проставлять, чтоб не шибко тебя кнутом порол! Все, едут! Хвала Господу, началось!..

К церкви подкатила нарядная пролетка и остановилась. Константин сбежал с паперти, кинулся к подножке, но из экипажа задом, отклячившись, придерживая парадную именную саблю, надеваемую лишь в торжественных случаях, выбрался пристав Станевич, оправил усы и галантно подал свою толстую красную руку мило улыбающейся, смущенной княжне. На ней был прежний ее меховой салопчик, темные роскошные волосы убраны были скромно, наглухо, под цветастый платок, отчего лицо ее сделалось проще и уподобилось лицам простых заводских работниц, бегущих со смены по домам, к мужьям и детям.

Костя справа, Леопольд Евграфович слева торжественно и заботливо повели ее в церковь. Петька Шевырев пялился во все глаза, подмигнул и дурашливо заиграл на губах свадебный марш Мендельсона, новинку сезона, за что получил от Кости тычок в бок исподтишка, за спиной княжны.

— Сие, княжна, изволите видеть, церковь, а при входе изображен святой крест и распятый на нем Иисус, — очень скрупулезно и доходчиво, как малому дитяти, объяснял становой пристав, тыча пальцем в раны на ногах Христа. — Он был распят римлянами за чужие грехи и оттого страдал сильно, но недолго… И стал святым… Одним словом, это была ошибка суда и следствия, в те годы еще весьма несовершенного и примитивного.

— Он, кажется, принимает меня за полную дикарку! — шепнула, блестя глазами, Сашенька Косте, а вслух заметила ласково: — Я благодарю вас, господин пристав. И хотя я с детства знакома с историей зарождения христианства и основными догматами христианской веры, как католической, так и православной, ваш рассказ весьма увлекателен и непосредственен! Он меня тронул весьма!