Валерия Вербинина - Золотая всадница

– Если у вас есть дело ко мне, дорогой граф…

Граф Верчелли вздохнул и даже без особой желчи осведомился, как идут дела в славной Рагузе, она же Дубровник.

– Полковник представлял мне доклад на эту тему, – отозвался Стефан. – Он должен быть в моем кабинете.

Произнося эту фразу, он вспомнил, что захватил доклад, когда ехал к Лотте, и оставил его на столе в ее спальне. Слегка изменившимся голосом Стефан попросил слугу поискать доклад в его апартаментах, хотя отлично знал, что там его не будет. Амалия тем временем подошла к стене, рассматривая висящий на ней портрет женщины с пытливыми глазами, которые словно следили с полотна за зрителем.

– Это шведская королева Кристина, – пояснил Стефан, подходя к ней. – Да-да, та самая, которая ради любви перешла в католичество и отреклась от престола.

Сенатор насупился. Ему не понравилось, каким тоном король произнес слово «любовь» и как многозначительно смотрел при этом на Амалию своими выпуклыми светлыми глазами.

– Мне известна ее история, – сказала Амалия. – Я видела могилу королевы в Риме, в соборе Святого Петра.

– Весьма романтическая история, не правда ли? – оживился король.

Амалия слегка приподняла тонкие брови. На ее взгляд, история шведской королевы являлась примером того, как разведка – в данном случае испанская – перестаралась. Достаточно было влюбить в себя королеву, но побудить ее менять веру, после чего она утрачивала всякую власть, было лишним. Куда лучше было, если бы она просто влюбилась без оглядки и оставалась на троне, служа интересам Испании.

К Амалии подошел Михаил.

– Ваше величество, – сказал он, ободренный молчанием молодой женщины, – лично я воспринимаю эту историю несколько иначе. Что мне весь мир, если я спас свою душу?

– Так-так, – с улыбкой заметил Стефан, – я вижу, мнения разделились! Дорогой кузен, мне кажется, вы недооцениваете силу любви. А вы как думаете, сенатор?

– Королева сделала глупость, только и всего, – хладнокровно ответил желчный граф.

И по блеску глаз Амалии он с удовлетворением убедился, что его мнение было ей куда ближе, чем суждения остальных.

– Полковник Войкевич?

– Если это и была глупость, то прекрасная, – рассудительно заметил адъютант. – Точно так же можно назвать глупостью желание человека биться до конца, когда он окружен превосходящим врагом. Многие великие поступки и подвиги, украшающие историю человечества, немыслимы без… без безрассудства.

– Милорад, ты, как всегда, сама мудрость, – заметил король.

Верчелли усмехнулся.

– Хотел бы я знать, сколько раз в жизни она жалела о том, что сделала, – уронил он. – Конечно, на людях она бодрилась и старалась не подавать виду, но наедине… с собой…

– Мне кажется, граф, вы преувеличиваете притягательность власти, – сказал Михаил.

– Преувеличиваю? – Верчелли раздраженно передернул плечами. – Ваше высочество, людям всегда свойственно стремиться вверх, а не вниз. Вы найдете сколько угодно таких, которые не прочь стать королем или королевой, но никто не мечтает о том, чтобы быть нищим на паперти и просить подаяние. Когда ты король, ты на самом верху, и любое другое положение после этого – не более чем падение.

– Я помню, у вас тоже есть портрет королевы Кристины, в вашей прекрасной галерее, – вмешался король, который видел, что Михаил собирается продолжить спор, чего Стефану вовсе не хотелось. – Вы уже показывали его нашей гостье?

Верчелли с некоторой заминкой признался, что не показывал, и пригласил Амалию навестить его галерею в любой день, когда ей будет удобно.

– У графа прекрасное собрание картин, – добавил Михаил, чтобы подчеркнуть брюзгливость старого сенатора, который не любил докучных посетителей, и заодно поставить его на место. – Насколько я помню, там есть Боттичелли и Микеланджело, и даже маленький женский портрет, который будто бы писал Леонардо.

– Если он что-то там и писал, то разве что ожерелье на шее, – фыркнул Верчелли. – Фон совершенно не леонардовский, в чем госпожа баронесса сможет убедиться, если соблаговолит навестить мои скромные пенаты.

– Обязательно навещу, дорогой граф, – улыбнулась Амалия.

Вернулся сконфуженный лакей и доложил, что нигде не может отыскать доклад полковника по поводу Дубровника.

– А, ничего, я вспомнил, где его оставил, – быстро отозвался король. – Можете больше не искать, я потом сам его привезу.

«Так я и знал – он забыл его у Лотты, – подумал старый граф, раздражаясь все больше. – Все равно что отдал документ лично в руки Кислингу. И что король нашел в этой девке?»

Вслух, впрочем, он сообщил, что доклад, разумеется, может подождать, после чего получил приглашение остаться и отобедать с королем в узком кругу. Само собой, такое же предложение получила и Амалия.

Тем не менее она была рада, когда наконец вернулась в Тиволи. Новая горничная доложила ей, что только что приехала какая-то дама, которая очень хочет ее видеть.

«Это не королева Стефания, – подумала Амалия, – она была в замке, и королева Шарлотта меня там тоже видела. Какое-то поручение от Оленина?»

Однако навстречу ей с дивана, волнуясь, поднялась Муся.

Амалия была человеком терпеливым (до известной степени), но в это мгновение у нее мелькнуло ощущение, что ее обложили со всех сторон. Тут и король с его подчеркнутым вниманием, и ревнивый Милорад, который менялся в лице всякий раз, когда она при нем заговаривала с другим, и задание, которое осуществлялось не так быстро, как хотелось бы, и Кислинг, который пытался от нее избавиться, и…

И Муся, вот уж кого точно не хватало!

– Ты не рада меня видеть? – спросила Муся.

И спохватилась, что худшего начала для разговора нельзя было бы придумать, – и еще это «ты», как будто они все еще подруги и ничего не изменилось!

На мгновение у Амалии возник соблазн разыграть королеву и задавить свою незваную гостью холодностью, но неожиданно она почувствовала, как ей все надоело. И у нее вообще нет настроения изображать кого-либо, кроме самой себя.

– Зачем ты в Любляне? – напрямик спросила Амалия.

– Я хотела попросить у тебя прощения. Надо было сделать это еще в Дубровнике… Но я никак не могла собраться с духом, а когда мы пришли к тебе в гостиницу, оказалось, что ты уже уехала.

Амалия рассердилась. Она не выносила лицемерия – или того, что ей казалось таковым. Мало того что люди делают вам гадости – им обязательно нужно после этого искать оправдания в ваших глазах, и вы еще должны утешать их чрезмерно чувствительную совесть и уверять, что ничего особенного не произошло!

– Мне ужасно неловко из-за того, что случилось, – жалобно проговорила Муся.

Амалия стояла напротив нее, вытянувшись, как струна, и так стиснула в пальцах ручку ни в чем не повинной шелковой сумочки, что, если бы шелк был живым, он бы давно уже завопил от боли. Однако это была корректная парижская сумочка, украшенная вышивкой в виде цветов и колибри, и поэтому она даже не шелохнулась.