Средневековые убийцы - Обитель теней

При этих словах он понизил голос, словно само слово «Тауэр» могло навлечь беду.

Саймон с любопытством разглядывал крепость. Окружена прочными стенами, а за ними поднимается Белая башня.

— Выглядит неприступным.

— Да, — кивнул Болдуин, — и более надежную тюрьму трудно сыскать.

Лодочник протяжно откашлялся и сплюнул через борт.

— Может и трудно. Хорошо бы никто и не сыскал. Мало, что ли, тех несчастных ублюдков, что там подыхают.

— Однако один сумел бежать, — заметил Болдуин.

— Он-то? Да. Повезло, должно быть, — проворчал лодочник, с беспокойством покосившись на него.

— Рассказывают, что Мортимер на лодке перебрался на дальний берег? — продолжал Болдуин.

— Так говорят.

Саймон заметил, куда смотрит его друг.

— Что там, Болдуин?

— Этот дворец — его недавно выстроили?

Лодочник глянул через плечо.

— Этот-то? Вы что ж, не слыхали? Называется — Розари. Построен по приказу самого короля. Небось, хотелось ему каждое утро спросонья любоваться на свой милый Тауэр.

— И затруднить беглецу из Тауэра путь к берегу, — сказал Болдуин.

— Насчет этого не знаю. Вот мы и на месте.

Болдуин достал из кошелька и отдал лодочнику монету и в задумчивости выбрался на берег.

— В чем дело? — спросил его Саймон, видя, что Болдуин не отрывает глаз от усердно гребущего вверх по реке перевозчика.

— Ничего. Подумалось просто, как же все здесь должны бояться этого места.

Лоуренс тотчас увидел, как они вышли на болота, направляясь к трупам.

— Это кто?

— Бог знает, а я нет, — пробормотал Хоб.

Первый, как заметил Лоуренс, был помоложе. Одет в зеленую рубаху и поношенные серые штаны, а поверх кожаный камзол, темноволосый. Привычен к трудным дорогам, если судить по обветренному лицу и потертым сапогам. Второй много старше, в красном камзоле, видавшем лучшие дни. Седеющие волосы, седина в бороде, и, даже издали видно — на редкость пронзительный взгляд, резкие черты лица, а сбоку шрам через всю щеку. Лоуренс видел, как он, подходя, стреляет глазами по сторонам. Это не туповатый вояка, привыкший полагаться только на силу оружия. У этого, как видно, и мозги имеются.

— Вельможи, — бросил Хоб.

Лоуренс усмехнулся про себя, подметив сдержанность в голосе констебля. Видно, что-то в наружности прибывшего побуждало его к осторожности.

— Я — сэр Болдуин де Фернсхилл, а мой спутник — Саймон Патток, бейлиф. Милорд епископ Стэплдон прислал нас оказать всевозможную помощь в разбирательстве с мертвым.

— С кем именно? — уточнил Хоб.

Вопрос явно удивил прибывших.

— Сколько же вы нашли трупов? — спросил Саймон.

— Одну девушку и одного мужчину.

— Девушка — дочь человека по имени Капон?

— Да, Джульетта. Парень — ее дружок. Здесь его знали как Пилигрима.

— За что его так прозвали? Он совершал паломничества?

— Он был очень благочестив, — серьезно заверил Лоуренс. — Побывал в Кентербери и не раз ездил к Богородице…

— Прошу прощения, брат, но у меня мало времени. Ты хорошо его знал?

Лоуренс поджал губы. Нечасто речь духовного лица обрывают так резко.

— Достаточно хорошо. Я бы назвал себя его другом.

— Но ведь ты монах. Заперт в четырех стенах, не так ли? Я думал, у монахов клюнийского ордена разговоры не поощряются. Разве не правда, что клюнийцам не положено говорить?

— Не желательно. Мы пытаемся открыть себе дорогу на небеса молитвами и богоугодным поведением. Мы знаем, что для совершенства мира необходимы покой и тишина, и стараемся по возможности не нарушать мировой гармонии.

— Однако ты здесь? — заметил Саймон.

Лоуренс ответил на его взгляд с мягкой укоризной.

— Друг, даже монастырю надобны люди, которые сообщали бы о нуждах братии. Я келарь. Если бы я не имел возможности ходить по округе и закупать все, потребное для монастыря, он скоро распался бы.

— Значит, ты знал Пилигрима… А его настоящее имя? — спросил Болдуин.

— Звали его Уильям де Монте Акуто, как и его отца. Чтобы их не путать, и придумали прозвище.

— Как вы с ним познакомились? — спросил Саймон.

Этот человек вряд ли нравился ему. Тон превосходства обычен для священников и монахов, и все же Саймона он злил.

— Их семья когда-то была богата. Тогда они снабжали нас зерном.

— Как любезно, — суховато произнес Болдуин. — А не скажешь ли нам, где живет этот Уильям?

— Разумеется, — согласился Лоуренс и объяснил дорогу.

Найти ее было несложно: как видно. Уильям владел маленьким поместьем чуть южнее Саутуорка.

— Ты, стало быть, хорошо его знал, — сказал Саймон. — Кто же его так невзлюбил, что пошел на убийство?

Лоуренс отвел взгляд, пальцы его правой руки заплясали по рукаву левой.

Болдуин кивнул:

— Таких было много?

— Ты понимаешь наш язык?

— Достаточно хорошо. Итак, он был из тех, кто может восстановить против себя многих?

Лоуренс тихонько вздохнул.

— В общем, нет. Только вот у его семьи, боюсь, вражда с ее семьей…

— Замечательно!

Заслышав новый голос, Лоуренс и Болдуин вздрогнули и повернулись на пятках, чтобы взглянуть на человека, остановившегося позади них.

Рядом с двумя слугами, державшими под уздцы лошадей, стоял рыцарь. Он был на добрых три дюйма выше Болдуина — стало быть, примерно дюймом выше шести футов. Внимательные карие глаза сверху донизу осмотрели Болдуина, остановившись на шраме.

— Коронер, — почтительно поклонился Лоуренс.

Болдуин изучал его без особого энтузиазма. Коронер принадлежат к числу тех щеголеватых рыцарей, для которых наряды важнее чести. Из этих новых, которые ищут положения и доходов, и вовсе не готовы отдать жизнь служению. Наемник.

На нем были двуцветные обтягивающие штаны, — красные с синим, и красный камзол, отороченный мехом. Тонкая золотая вышивка на груди вспыхивала в проблесках солнечных лучей. На голове — новомодная шляпа, просто посмешище, на взгляд Болдуина. На ней закреплен шарф, такой длинный, что его пришлось обернуть вокруг головы и отбросить конец за спину. «Типичный образчик современного воина, — подумал Болдуин. — Хорош при дворе, а в дело не годится».

— Я — сэр Жан де Фувиль, местный коронер.

— Рад познакомиться, — вежливо солгал Болдуин.

Насколько ему было известно, первоначально пост коронера ввели, чтобы противопоставить бесчинствам всесильных шерифов, однако в последнее время сами коронеры стали символом продажности, и Болдуин не чувствовал к ним никакого почтения — особенно к этому. Он чуял в нем придворного интригана.

— Так где же тела? — поторопил коронер.

Хоб с Лоуренсом первыми прошли к месту преступления, Болдуин с Саймоном чуть отстали.

— Не по сердцу тебе этот монах, — ухмыльнулся Саймон.

— Это так заметно? Да, боюсь, что так. В наши дни ордены обходились таким пропитанием, чтобы только поддерживать готовность к бою. Мы мало ели, мало пили и постоянно упражнялись с оружием. Эти клюнийцы слишком много едят. — Он ехидно добавил: — Потому-то ему и приходится постоянно выпрашивать у кого-то провизию.