Средневековые убийцы - Обитель теней

— А что это он сказал, будто ты знаешь его язык?

— Монахам клюнийского устава положено держать язык за зубами при любых обстоятельствах. Я как-то слышал рассказ про монаха, который видел, как вор уводит лошадь настоятеля, и не поднял тревоги. Вот они со временем и разработали особый язык — пальцев и знаков.

Они догнали троих, ушедших вперед. Коронер внимательно рассматривал тело девушки.

— Это Капун?

Хоб с готовностью подтвердил:

— Да, сэр, Джульетта Капун.

— Вот как? — проронил коронер, обводя взглядом окрестности. — И что она здесь делала?

Саймон понимал, что он имеет в виду. Вокруг, куда не глянь, были низкие, поросшие тростником кочки, между которыми темнели лужицы стоячей воды. И так — вдоль всего берега, а выше болотистая почва говорила о множестве ручейков, стекающих к морю.

— Это Розари? — показал за реку Саймон.

К северо-западу от них стоял новый дворец, который Болдуин с Саймоном видели с реки. Из переплетения лесов, сооруженных из лиственничного дерева, поднимались тяжелые стены. За мостками и веревками с трудом угадывался план строения. Законченный дворец должен был напоминать особняк, окруженный рвом и способный выстоять перед нападением и в тоже время связанный коротким участком реки с лондонским Тауэром. Нетрудно было понять, зачем понадобилось королю новое жилище.

— Он самый, — кивнул Хоб. — И строительством распоряжается мастер Капун. Он часто здесь бывает, и дочь часто приезжала с ним.

— А мужчина? — спросил Болдуин.

— Пилигрим? Его отец — Уильям Монте Акуто, купец. Был богат — теперь обеднел.

— Потерял свои сокровища? Каким образом? — удивился Болдуин.

— Откуда мне знать. Я всего лишь констебль.

Коронер минуту с вызывающим пренебрежением разглядывал Болдуина, после чего вновь обратился к констеблю:

— Ее зарезали?

— У нее в руке клинок, — заметил Болдуин.

— Страшная рана, — обронил коронер. — Должно быть, самоубийство. Обычное дело с молодыми женщинами.

Болдуин послал ему долгий задумчивый взгляд.

— Ты так полагаешь, коронер? Не странно ли в таком случае, что она все еще сжимает оружие? Мой опыт говорит, что самоубийцы обычно роняют его. Мускулы расслабляются…

— Да, вы, конечно, разбираетесь в таких делах, — покровительственно заметил коронер.

Саймон отвел взгляд, но еще до того успел заметить ее залитую кровью одежду. Она лежала на спине — невысокая женщина, достаточно миловидная, темноволосая, с приятным округлым лицом. Левая нога подогнулась под тело, словно она упала навзничь, поскользнувшись. На теле была всего одна колотая рана, сбоку под левой грудью, почти на боку. Длинный кинжал, если был точно нацелен, должен был пронзить легкие и сердце. Кинжал у нее в руке был не меньше восьми дюймов в длину.

Неподходящее оружие для женщины. Конечно, каждый носит при себе какой-нибудь нож, но женщины, как правило, выбирали гораздо более короткий клинок. Этот, на глаз Саймона, казался, скорее, мужским оружием.

Коронер продолжал:

— Итак, либо она повинна в самоубийстве, либо здесь был кто-то еще, и он, убегая, любезно оставил свой кинжал на месте преступления. Не очень-то правдоподобно.

Саймон заметил, как Болдуин пробует ударить себя кулаком в бок, проверяя версию самоубийства. Перехватив испытующий взгляд Саймона, рыцарь пожал плечами и покачал головой:

— Кто бы стал кончать с собой столь сложным ударом?

Хоб явно спешил провести их ко второму телу.

— Пройдите сюда, вдоль реки, только лужи обходите. В иных может засосать человека.

Коронер осторожно двинулся вслед за Хобом, а Болдуин склонился над телом девушки. Внимательно осмотрел ее лицо и одежду, затем вынул из пальцев кинжал.

— Хороший клинок… немного зазубренный, но хороший, и еще может служить. И пахнет, — добавил он, кривя губы, — будто им частенько потрошили рыбу.

— Не женское оружие.

— Верно, — согласился Болдуин, выпрямляясь и выпячивая подбородок.

— Идем, поймаем того маленького келаря.

Догнать его удалось без труда. Лоуренс был не из проворных ходоков.

— Далеко тот мужчина? — спросил Болдуин у Лоуренса, вместе с ним осторожно пробираясь по топкой земле.

— Лежит всего в десяти ярдах от нее.

— Констебль говорит, что знал эту женщину?

— Да, — подтвердил Лоуренс и замолк.

Его мучили угрызения совести, однако он пока держал язык за зубами. С Хобом — одно дело, а вот по доброй воле снабжать сведениями незнакомого рыцаря, каким бы благородным тот ни выглядел, ему не хотелось.

Болдуин уловил его колебания.

— Скажи, ты давно в этом монастыре?

— Много лет. Я поступил в него послушником двадцать четыре года назад, — с улыбкой отозвался Лоуренс.

— Многое переменилось за эти годы.

— И не все к лучшему, — согласился монах.

— По крайней мере, обители ничего не грозит.

— По большей части… хотя в этом году нас лишили настоятеля — по ужасной, поразительной случайности.

— Лишили?

— Уолтер де Луиз — один из добрейших, благороднейших людей на Господней земле, и его-то схватили люди короля. Он томится там, — добавил Лоуренс, кивнув на башни Тауэра за рекой.

— И у вас теперь новый начальник? — осторожно осведомился Болдуин, не желая спрашивать, принимают ли его как настоятеля.

Лоуренс заметил и оценил его деликатность.

— Да. Джон Кузанский. Он, как говорят, больше по нраву королю. Несчастного настоятеля Уолтера обвинили в содействии побегу изменника Мортимера из Тауэра, и за то он остается в заточении.

— Политика — ужасная вещь, — с горечью произнес Болдуин. Мысленно он вновь увидел костры, на которых сожгли великого магистра его ордена и казначея.

Лоуренс украдкой покосился на рыцаря, но не увидел в его глазах ничего, внушающего угрозу. В те дни убийств и казней по произволу гнусного короля, требовавшего абсолютной верности как причитающейся ему по праву и грабившего всех и каждого в пользу своего развратного любовника Хью ле Диспенсера, люди научились благоразумно придерживать язык.

Лоуренс отвел взгляд от рыцаря, только когда они подошли к телу. Тогда он опустил взгляд на мертвого Пилигрима, лежащего в естественной ложбине.

Саймон нагнулся над краем впадины и заглянул в нее. Грустно было видеть конец столь молодой жизни, а убитому явно не исполнилось и двадцати. Волосы с золотистым отливом, отпущенные по последней моде, раскинулись вокруг головы, подобно лучам солнца. Он будто спал, скрестив руки на груди, и Саймон готов был поверить, что лежащий сейчас вздохнет и поднимется.

Вокруг тела скопилась черная маслянистая вода, темная жижа пропитала его одежду. Саймон видел, как Болдуин протянул руку, чтобы пощупать ткань, а потом понюхал свои пальцы. Кровь вытекла из двух ран, расположенных довольно высоко. Обе могли поразить сердце.