Борис Акунин - Младенец и черт

Стальные тросики, идущие от клеток вверх, были закреплены на специальных блоках. Но если этого не знать, зрелище выглядело прямо-таки фантастическим: две фигуры в чуть замедленном темпе слетели с третьего этажа на тротуар. Этот диковинный полет сопровождался отчаянным карканьем Аликс и воплями попугая «Уррра, Ррроссия!»

Как раз когда штабс-ротмистр вбежал в комнату, Зепп быстрым движением открыл клетки, сильно их тряхнул.

Две птицы, карнавально-яркая и черно-серая, хлопая крыльями, взлетели вверх – над вывеской ломбарда, над фонарем, над распахнутым окном третьего этажа, где Козловский оцепенело смотрел на три бездыханных тела. Тарканьи усы дрожали, изо рта вырывались судорожные, квохчущие звуки. Плакать бывший лейб-кирасир совсем не умел.

Негласный обыск в Спортивном клубе Гвардейского корпуса шел двенадцатый час подряд. Еще до рассвета три бригады (одна под видом полотеров, другая – мойщиков окон, третья – маляров) принялась осматривать само здание, вспомогательные постройки и прилегающую территорию.

Штабс-ротмистр, с красными – и не только от бессонницы – глазами не отлучался ни на минуту. Он переоделся в мундир, потому что мог встретить здесь прежних сослуживцев и маскарад лишь повредил бы. Во взоре князя застыли тоска и безумие. Он не мог ни пить, ни есть, ни сидеть на месте и всё переходил из помещения в помещение.

Их, собственно, было не так много. Салон-гостиная с большим столом для празднования спортивных побед; справа и слева две раздевалки; небольшая комната для почетных гостей; на второй этаж, весь занятый залом для зимних тренировок, вела лестница с огромным портретом государя императора.

За двенадцать часов Козловский успел наизусть выучить надписи на всех фотографиях, наградных чашах и кубках. От курения на пустой желудок болела голова и мутило. Самое паршивое, что ничего мало-мальски похожего на тайник обнаружить не удалось. С отчаяния штабс-ротмистр велел даже заглянуть под настил скаковой конюшни и проверить щупом землю на клумбах.

Увы.

Дополнительное неудобство создавали господа спортсмены. Некоторые ловкачи умудрились уже с полудня перекочевать с места службы в клуб, где сменили мундир на теннисный костюм, или рубашку-джерси и брюки-гольф. Козловский смотрел на лоботрясов тяжелым, осуждающим взглядом. Скоро заговорят пушки, а они ерундой занимаются. Да еще под ногами путаются, работать мешают.

Одно из окон в гостиной усердно, но не очень умело надраивал молодой мойщик в старой гимнастерке. На стекло он почти не смотрел, всё вертел головой по сторонам.

– Послушал я вас, Романов, – с горечью процедил штабс-ротмистр, подойдя к подоконнику. – Ничего нет. Спрятать план развертывания в раздевалке или гимнастическом зале? Бред! Я тоже хорош, идиот. Ухватился за соломинку.

Он отмахнулся от начавшего оправдываться студента и отошел.

Алеша бросился вдогонку.

– Лавр Константинович! А в матах смотрели? Там в зале такие кожаные тюфяки…

– Навязался на мою голову, – не слушая, бормотал князь. – Господи, научи, вразуми!

Вошел в раздевалку, что справа от входа. Вдоль стен там стояли номерные ящички. Каждый досконально осмотрен, а тот, что закреплен за покойным Рябцевым, даже разобран на дощечки и снова собран. Двое агентов работали: один щупал сиденье кресла, второй простукивал стену под киотом, где самое почетное место занимала большая, в массивном серебряном окладе икона Николая Угодника.

Штабс-ротмистр истово закрестился на главного российского святого, страстно зашептал молитву.

Безбожник-студент к чудотворцу почтения не проявил, лишь поинтересовался:

– А почему тут именно святой Николай? Из-за царя, да?

– Из-за Николая Николаевича! – ответил Козловский таким тоном, что стало ясно: в гвардии своего командующего чтут куда больше, чем императора.

Вошли два офицера, у каждого в руке по прямоугольному кожаному саквояжу.

– …И крученым прямо в девятку. Представляешь? – оживленно досказывал какую-то историю один.

Второй не поверил:

– Брось. От флажка?

– Клянусь тебе, собственными глазами видел!

Агенты, ничего не найдя, давно уехали, а Козловский всё бродил вокруг клуба. Студент плелся сзади. Приблизиться боялся, но и уходить не уходил.

На футбольном поле шла тренировка.

Штабс-ротмистр встал в сторонке, мрачно наблюдал исподлобья. Правил игры он не знал, но, судя по всему, старшим по званию тут был человек, которого остальные называли «господин капитан». Значит, из пехоты или артиллерии. Если б из кавалерии, был бы ротмистр.

Начальник кричал хорошим командным голосом:

– Васильчиков, по краю, по краю!.. Сигизмунд, душа моя, пыром бей! … Корнет, я вас в запасной состав отправлю! Право, нельзя так манкировать дриблингом!

Козловский покосился на студента.

– Послушайте, что вы за мной таскаетесь, как побитая собачонка? – рявкнул князь, и самому стало совестно. Грех срывать досаду на мальчишке, который, в сущности, прав: папка спрятана где-то здесь, близко.

– Ладно, простите. Вы не при чем. Я вам говорил, трое наших погибли…

Ободренный Романов подошел, встал рядом.

– Я ничего, я понимаю.

Помолчали.

– Что это он? – удивился штабс-ротмистр странному поведению одного из игроков. – Разве головой по мячу можно?

– Можно. Руками нельзя.

– А почему вон те господа никогда не участвуют в нападении? Всё в тылу отсиживаются.

Козловский неодобрительно показал на трех лентяев, жавшихся к воротам.

– Это бэки, им не положено… Послушайте, Лавр Константинович, зря вы отмахиваетесь. – Алеша, волнуясь, заговорил о главном. – Включите меня в футбольную команду. Я на воротах стою уж во всяком случае не хуже, чем тот господин. Свой человек в клубе вам не помешает. Буду ходить сюда каждый день. Может, озарение снизойдет…

– Озарение! – фыркнул князь. – Да кто вас возьмет? Вы не гвардеец.

На это Романову возразить было нечего. Он уныло ссутулился.

Кто-то сзади хлопнул Козловского по плечу.

– Лавруша! Ты как здесь?

Стасик Ржевусский, сослуживец по лейб-кирасирскому. Он был в костюме для джигитовки, с желтым английским седлом через плечо.

– Вот, зашел посмотреть…

Опустив взгляд, штабс-ротмистр с тоской смотрел на белые рейтузы старого товарища.

Ржевусский отлично всё понял. Он был настоящий, коренной кавалерист.

– Наши тебя вспоминают. Как нога? В полк вернешься?

Ответом был безнадежный вздох.

– А где ты сейчас?

Несмотря на свою хитроумную службу, врать Козловский умел плохо и почувствовал, что мучительно краснеет.