Евгений Сухов - Марьяжник

Орлов разочарованно качнул головой в знак согласия. Его версия относительно того, что убийцей генерала Корниевича мог оказаться погибший чуть позже капитан Симаков, не выдержала испытаний. Под описание, данное Кондором, Симаков никак не подходил. И тем не менее гибель капитана на дуэли по-прежнему выглядела подозрительно. Тимофей не стал говорить об этом Головацкому. Профессор и сам все прекрасно понимал. Это было написано у него на лице. Такое сосредоточенно-задумчивое выражение появлялось у Матвея Евграфовича лишь тогда, когда он чувствовал, что разгадка находится где-то рядом, но недостающие звенья в цепи не позволяли воссоздать целостность картины. Профессор силился отыскать эти звенья, но пока не получалось.

– А заодно постарайся ненавязчиво выяснить, что это за мужской клуб такой, в котором состоял покойный генерал. Я сомневаюсь, что с тобой будут готовы поделиться данной информацией, но всякое может быть. Всякое, Тимофей. Да-с… Ты уж расстарайся, любезный. Начни издалека. Дескать, что могло связывать Корниевича с Сербчуком. Ищите, господа, ищите, – Головацкий теперь обращался к обоим молодым людям. – Ройте, копайте. Я не могу делать все в одиночку. А ежели вы не в состоянии ничего нарыть, так и скажите! Распишитесь в собственной беспомощности, господа, и делу конец. Да-с…

Подобная тирада также была в духе Матвея Евграфовича. И Орлов, и Михайлов знали, что в эту секунду профессор злится не столько на них, сколько на себя самого. В такие минуты лучше всего было оставить Головацкого наедине со своими мыслями.

– Мы расстараемся, профессор.

Орлов отвесил легкий полупоклон и первым ретировался из кабинета. За ним последовал и Михайлов.

Головацкий вынул изо рта потухшую сигару, бессмысленно посмотрел на нее, потянулся было за спичками, но в последний момент передумал. Сигара плавно приземлилась на краешек пепельницы, стоящей на подоконнике. Матвей Евграфович поднялся и задернул шторы. Кабинет погрузился во мрак. Профессор прошел к двери, открыл ее и спустился на первый этаж. Супруга его, Ульяна Дмитриевна, оторвалась от журнала и подняла глаза на Матвея Евграфовича. Озабоченное выражение лица профессора не ускользнуло от ее взгляда.

– Что случилось, Матвей?

Головацкий огляделся по сторонам в поисках дога, но пес, как назло, куда-то запропастился. Матвей Евграфович мог припомнить, что видел последний раз любимого своего питомца не менее полутора часов назад. Общество дога, как это ни парадоксально, было бы сейчас предпочтительнее для Головацкого, нежели общество Ульяны Дмитриевны, которая, по существу, не интересовалась ничем, кроме модных заграничных журналов и городских сплетен. Профессор недовольно поморщился, но все же опустился рядом с супругой на диванчик. Ульяна Дмитриевна покорно сняла босые ноги с подлокотника, освобождая Головацкому место.

– Ты выглядишь мрачнее тучи, дорогой. Это из-за того дела, которым ты сейчас занимаешься? Те господа, что… Они уже ушли?

– Ушли, – Матвей Евграфович оставил без внимания первый вопрос супруги.

Но Ульяне Дмитриевне, похоже, наскучило одиночество, и она была совсем не прочь поговорить с мужем.

– Расскажи мне, в чем дело, Матвей, – она переместила раскрытый журнал на столик, подвинулась ближе к Головацкому и осторожно запустила тонкие пальчики в седую непослушную шевелюру супруга. – Я ведь знаю, как тебе иногда необходимо выговориться. Я ничего не понимаю в твоих делах, и советчик из меня – никудышный, но, выговорившись, ты сам сумеешь найти решение. Сумеешь выйти из тупика.

Головацкий тяжело вздохнул. В словах Ульяны Дмитриевны, бесспорно, было зерно истины. Так уже было не раз. Он говорил, она молча слушала, а затем в сознании Матвея Евграфовича словно вспыхивало что-то… Какая-то ниточка, которую он в слепоте своей не видел прежде, но теперь, увидев, понимал: достаточно только потянуть за нее и…

– В этом деле немало загадок, – начал Матвей Евграфович, прикрыв единственный свой зрячий глаз. – Очень много странного и необъяснимого. Преступник хитер и ловок. Однако я уверен, что, как минимум, три несчастных случая – это в действительности убийства. И они определенно должны быть связаны между собой. Должны! И они связаны. Другое дело, что пока у меня нет ровным счетом ничего, кроме разрозненных догадок. И человек… Да-с…

Матвей Евграфович замолчал, и Ульяна Дмитриевна вынуждена была спросить:

– Что за человек, Матвей?

Головацкий открыл глаз. Она внимательно смотрела на него, внимательно слушала, профессор чувствовал ее легкое дыхание на своей правой щеке. Он уже намеревался было продолжить, но что-то остановило Матвея Евграфовича. Слова так и застряли в его горле.

– Я не знаю, – через силу улыбнулся он. – В том-то и дело, душенька, что я ничего не знаю. Да-с… А знать бы хотелось. Определенно хотелось. Кстати, ты уже ужинала?

Резкая перемена темы немного озадачила Ульяну Дмитриевну.

– Нет… Я ждала тебя.

– Вот и славно, душенька, вот и славно, – Матвей Евграфович машинально поправил выбившийся локон из прически супруги, а затем решительно поднялся на ноги. – Я скажу Глафире Карловне, чтобы она подавала немедленно.

Мысли профессора так и остались не высказанными вслух.

– Потолкуем? – Михайлов небрежным жестом швырнул на стол золотой.

Глаза массивного широкоплечего мужчины с двумя сильно выпирающими передними зубами алчно блеснули. Он даже не взглянул на подсевшего к нему человека. Все его внимание сосредоточилось на блестящей монете. Михайлов слегка щелкнул пальцами, напоминая завсегдатаю трактира «Кувалда» о своей скромной персоне.

«Кувалда» была уже третьим по счету заведением из семи, располагавшихся в относительной близости от пересечения Никитинской и Васюкова. В двух первых Егор не сумел раздобыть никакой информации о невысоком мужчине, прихрамывающем на левую ногу. Ни в тот злополучный вечер, ознаменованный трагической гибелью губернского чиновника Сербчука, равно как и в никакой иной, никто не видел человека, схожего с описанным Кондором. Впрочем, Михайлов и вел расспросы без всякой надежды на успех. Он лишь выполнял четкие инструкции профессора Головацкого…

Мужчина с двумя выступающими передними зубами сумел-таки оторваться от предложенных Егором денег и поднял глаза на своего визави. Михайлов открыто улыбнулся:

– Ты тут каждую ночь, приятель?

Это был стандартный вопрос, с которого Егор начинал общение с трактирными завсегдатаями. Причем он вовсю старался сойти среди этого контингента за своего. Получалось не очень убедительно, а потому и приходилось заинтересовывать собеседников звонкой монетой. Вот как сейчас.