Валерия Вербинина - Сапфировая королева

– Я вам не верю, – сказал Рубинштейн после паузы, во время которой не отрывал глаза от лица собеседницы.

– Как вам будет угодно, – равнодушно отозвалась Амалия. – Я не намерена ни в чем вас убеждать.

И хотя ни в ее тоне, ни в ее словах не было вроде бы ничего оскорбительного, игрок тем не менее вспыхнул.

– Я прекрасно помню вас, госпожа баронесса, – проговорил он, – и помню, что на мелочи вы не размениваетесь. [21]А сдается мне, господин Валевский как раз и есть одна из таких мелочей. Вы ведь вовсе не из-за него приехали сюда, он не та фигура, из-за которой вы позволили бы себя побеспокоить.

– Вам, видимо, неизвестно, что я уже ловила его, и именно поэтому меня попросили найти его снова, – возразила Амалия. – Сей господин мне хорошо известен, и я представляю себе образ его действий, что в нашем деле немаловажно.

Однако Рубинштейн упрямо покачал головой.

– Нет, причина не в Валевском. Укради он хоть корону Российской империи, вы и то не стали бы заниматься его поисками. Чтобы найти такого, как он, вполне достаточно сил сыскной полиции. Здесь что-то другое, совсем другое… – Молодой человек испытующе посмотрел на баронессу. – Или Виссарион Хилькевич совсем зарвался и совершил непростительную ошибку? Его власть стала кого-то тревожить? Вы находитесь здесь, чтобы его уничтожить?

– О, прошу вас! – поморщилась Амалия. – Чтобы уничтожить Хилькевича, вполне достаточно обвинить его в убийстве жены, и тогда он никого уже не сможет тревожить.

– Да, я слышал о той истории, – кивнул Рубинштейн. – Подручный по приказу Хилькевича задушил его жену, потому что она ему изменяла. Но таковы всего лишь слухи, а доктор написал в свидетельстве о смерти, что женщина умерла от болезни. К тому же все произошло так давно, что доказать уже ничего невозможно. И уничтожить Хилькевича вовсе не так легко, как вы утверждаете.

– Меня не интересует Хилькевич, – спокойно проговорила Амалия. – Меня интересуют Валевский и драгоценности, которые он украл и появление которых за границей может вызвать нешуточный скандал. Боюсь, вы плохо представляете себе, что именно поставлено на карту.

– Боюсь, – возразил молодой человек, – что в картах я как раз разбираюсь лучше всего. И я не верю ни единому слову из того, что вы мне тут рассказали. Уверен, Хилькевич тоже не поверит, когда узнает, кто вы на самом деле.

Нет, это был не разговор двух давних знакомых – то была словесная дуэль, где каждая фраза равнялась выпаду в сторону противника. До сих пор между собеседниками шла нешуточная борьба, где текст значил ничуть не меньше, чем подтекст; и любой внимательный наблюдатель, окажись он поблизости, непременно бы заметил, что Амалия не то чтобы пренебрегает Рубинштейном, но держится так, словно ни капли от него не зависит, а игрок чувствует это и стремится доказать обратное. Последний выпад, очевидно, должен был оказаться смертельным, но в лице Амалии не дрогнула ни единая черточка.

– Так чего же вы ждете? – спросила она. – Идите и расскажите Хилькевичу о своем открытии. Уверена, он щедро вас вознаградит.

– И пойду, – объявил Рубинштейн. И молодой человек даже сделал шаг в сторону особняка, за ярко освещенными окнами которого звучала музыка. Но Амалия не двинулась с места, судя по всему, вовсе не собираясь его удерживать. Тем не менее игрок остановился.

Сверчок умолк. По ветвям деревьев пробежал ветер. Луна застыла в небе, притворяясь, что вовсе не подглядывает за тем, что происходит в губернаторском саду, но ей тоже было любопытно, чем же все кончится. Амалия молчала, молчал и Николай. Наконец Рубинштейн вздохнул.

– Я вовсе не хотел бы оказаться на стороне ваших врагов, – проговорил он.

И снова молчание, освещенные окна, музыка и чей-то смех за окнами.

– Вы мне не доверяете? – спросил Рубинштейн с горечью.

Амалия пожала плечами. Затем ответила с подобием улыбки:

– Полагаю, вы не вправе упрекать меня за это.

– Даже если на самом деле я вовсе не таков, как вы обо мне думаете?

– О, умоляю вас! – перебила его Амалия с гримасой раздражения. – Оставьте выспренние обороты нашим романистам. Уж они-то всегда горазды доказать, что публичная женщина – ангел, которому не повезло с клиентурой, убийца – человек с ранимой душой, которого вынудили убивать исключительно его жертвы, а вор просто любит чужую собственность больше своей. Еще модно ссылаться на среду, наследственность и бог весть что еще. Ну так вот, сударь, я устроена гораздо проще. И убийцу я называю убийцей, вора – вором, а преступление – преступлением.

– Но я говорю вовсе не о ворах и не об убийцах, – возразил Рубинштейн. Судя по его тону, он был задет за живое. – Я говорю только о себе, Амалия Константиновна. Неужели вы не верите, что хоть один человек может оказаться не таким, как все?

– Я не верю словам, – последовал ответ. – Я верю только в конкретные дела. Пару минут назад вы угрожали выдать меня королю местной мрази, а теперь утверждаете, что я должна вам доверять? – Она пожала плечами. – Мое доверие можно заслужить, но вряд ли – таким образом.

– Я думаю, Амалия Константиновна, – после паузы проговорил игрок, – вы и сами прекрасно понимаете, что я бы никогда не смог повредить вам. Только… – Рубинштейн замялся. – Скажите, задание, которое вы выполняете, опасно?

– Нет, – отозвалась баронесса. – Хотя, если Валевский сумел привлечь на свою сторону Хилькевича, у меня могут возникнуть некоторые затруднения.

Рубинштейн почти не сомневался, что истинной целью Амалии был вовсе не Валевский, но по лицу молодой женщины он уже понял, что она ничего ему не скажет. Баронесса Корф умела хранить секреты, и в особенности секреты служебные. Поэтому игрок не стал настаивать и предложил собеседнице руку, чтобы вернуться в дом.

– Вы, кажется, забываете, что я всего лишь горничная, – ответила Амалия с улыбкой.

И уже вновь перед Рубинштейном была Дашенька, которая и смотрела иначе, чем Амалия, и говорила иначе, и даже голос у нее был другой. Причем казалось, что маску молодая женщина надела без малейшего видимого усилия. Невольно игрок подумал, что в Амалии пропала великая актриса.

Поняв, что внизу больше не будет ничего интересного, луна хотела уже скользнуть за облако, но случайно взглянула за ограду особняка – и застыла в небе.

А за оградой стоял высокий золотоволосый юноша, хорошенький, как Иван-царевич, и с бьющимся сердцем прислушивался к разговору двух собеседников в саду.

Вася Херувим знал, что Дашенька должна сопровождать свою госпожу на большой бал. Вход туда самому Васе был, само собой, закрыт, но тут его золотую голову осенила идея.

Идея эта состояла в том, что нет ничего проще, чем перемахнуть через ограду, проникнуть в сад, пробраться в дом, отыскать в нем Дашеньку и сказать ей что-нибудь приятное. К примеру, как он ее любит. Заодно можно и спросить, не согласится ли она стать его женой, потому что без нее Вася не мыслил себе жизни.