Сергей Зверев - Налейте бокалы, раздайте патроны!

— … и когда я, значит, осмотрел дорогу и уже возвращался, наскочил я на немецкий патруль, — рассказывал унтер. — Так-то все честь по чести, одет я, как видите, в германскую форму кирасир, однако же прокололся.

— И как же это тебя, братец, угораздило?

— И не спрашивайте, ваше благородие, — сокрушенно махнул рукой Шестаков. — Разговариваю я с ними, ну, конь мой, возьми, да и дерни. Я его по матушке-то обложил, машинально. Язык прикусил, да поздно.

— Не повезло, а, Станислав? — хохотнул Голицын.

— Меня, конечно, связали, да… Ну, где ж германцу супротив русского совладать! — хмыкнул Шестаков, потирая здоровенный синяк на лбу. — Одним словом, распутался я, да и бежал. Погоню наладили, стрельбу, но мне ведь лес — дом родной. А им на лошадях никак неспособно. Вот добрался до хутора, обсказал, что к чему, спасибо, люди добрые укрыли. Хоть под немцами живут, а ненавидят их люто!

— А это кто ж тебя приложил так? — кивнул корнет на «травму». — Патруль, что ли?

— Он самый, — смущенно подтвердил унтер. — Когда вязали…

— Как, ты говоришь, фамилия твоего прапорщика? — удивленно переспросил Голицын у унтера.

— Сеченов. Прапорщик Сеченов, ваше благородие, — ответил тот. — А что?

— Да нет, Шестаков. Ничего…

«Не иначе родственник, — подумал поручик. — Я же помню, как она сама рассказывала, что у нее военных чуть ли не половина родни».

— Так где ты их оставил? — спросил Булак-Балахович.

— Так я покажу, ваше благородие. Карта есть?

— Показывай, — Голицын развернул трофейную карту.

— Вот это самое урочище, — ткнул Шестаков своим коротким пальцем.

— Так это что же получается? — задумался поручик. — Полтора дня пути.

— Ну да… Кстати, ваше благородие, у них беспроволочный телеграф с собой, — сообщил унтер.

У Шестакова теперь отпали последние сомнения, и он, окончательно поверив, что перед ним свои, рассказал все, что ему было известно о танке. Вот эта информация стала для поручика полной неожиданностью. Ведь он-то доподлинно знал о том, что чудо-оружие совершенно в другом месте!

— Танк наверняка там! — убеждал Шестаков. — Ну, не я же это придумал, и не пленный нам это сообщил, ваше благородие. Из штаба сообщили.

— А они откуда узнали? — уставился на него Голицын.

— Не могу знать, ваше благородие! — пожал плечами унтер. — Об этом нам не докладывали.

— Да-а-а, — протянул поручик. — Весело, нечего сказать…

— Мне кажется, это ловушка, Сергей! — покачал головой Булак-Балахович. — Не иначе. Я такие вещи сразу чую.

Поручик задумался. Что же делать — изменить маршрут? Но ведь нет гарантий, что неизвестный ему прапорщик Сеченов до сих пор в том урочище… А может быть, связаться с ним по беспроволочному телеграфу и сообщить об ошибке штаба? Но неизвестно время выхода в эфир прапорщика и частота, на которой вещает. Да и самое главное: где взять еще один беспроволочный телеграф?

Раннее утро только начинало освещать изрытую снарядами, перепаханную свинцом землю. Серое небо медленно, как бы нехотя светлело, но было затянуто серыми, тяжелыми тучами.

На командном пункте немецких позиций в это время присутствовали несколько штабных офицеров во главе с полковником Диркером. Немецкая педантичность отлично проявилась в оборудовании КП. Несмотря на весьма скромную обстановку, все здесь было сооружено надежно, добротно, крепко и находилось строго на своих местах. Офицеры вполголоса переговаривались, став по обе стороны от полковника, рассматривавшего в бинокль русские позиции.

— Последняя попытка противника продвинуться на нашем участке фронта дорого нам обошлась, — сообщил майор своему соседу, прибывшему из другого района.

— Но ведь вы успешно отразили это стремление их закрепиться на высоте.

— Успешно! — криво улыбнулся майор. — Нам удалось отбросить их на прежние позиции, но если еще пару раз придется возвращать этих сибиряков на исходные точки, то у нас просто не останется солдат. Это все я называю пирровой победой в полном смысле этого слова.

— А как все происходило? — спросил собеседник.

— Это сущие дьяволы, ни больше ни меньше, — развел руками майор. — Мы прекрасно укреплены здесь. Сам рельеф местности значительно помогает нам в деле обороны этого участка. Однако им удалось перерезать колючую проволоку и нейтрализовать большую часть пулеметов. Только невероятными усилиями мы отбросили их назад. Это еще что! — он криво усмехнулся. — Я уже не говорю об их штыковых атаках. Вы знаете, что это такое?

— Я слышал… — проговорил его собеседник. Будучи человеком «глубоко» штабным, он по роду деятельности слышал или знал практически обо всем, что касалось войны, но сам лично в этих процессах участия не принимал.

— Слышать! Слышать и видеть… Даже невозможно представить себе, что это такое. Благо что войны теперь стали другими, не то что прежде, когда одно сражение вполне могло решить судьбу всей войны. Тогда часто от одного человека зависело все. Сейчас ни от кого уже ничего не зависит.

— Ну, это вы хватили…

— Хорошо, согласен, я немного увлекся. К счастью, рукопашных теперь немного. Война позиционная и по нескольку месяцев может проходить в окопах, когда противник вяло или активно перестреливается, при этом практически не сходя с места. Таковы времена, такова специфика новых условий. Это можно принимать или нет, но это факт, это, так сказать, данность. И вот если наш немецкий солдат, сидя в окопах, чувствует себя, скажем так, нормально, то эти русские — совсем другое дело.

— И в чем же здесь такое отличие? — с интересом взглянул на него собеседник. — Что же в них в этом смысле особенного? Неужели они чувствуют себя по-другому?

— Вот именно! — подтвердил офицер. — Вот именно — по-другому. В природе русского заложено — действовать. Его угнетает долгое бездействие и сидение на одном месте. За долгое время ничегонеделания они становятся просто одержимыми. Когда эта масса солдатни ринется в штыковую атаку, то, скажу я вам, становится страшно. И выдержать штыковую атаку русских не способен в открытом бою почти никто.

— Так уж и никто?

— Да-да! Конечно, если их встретит на пути массированный пулеметный или орудийный огонь, тогда другое дело. Но в открытом бою равных им нет. И я в этом убедился.

Тем временем Диркер долго, не отрываясь, рассматривал такие близкие позиции русских. Ему нужно было изучить их не из праздного любопытства — на это у него были свои причины. Командный пункт стоял на скате лесистого холма. У его подножия пологой дугой изгибалась река, справа находился старый деревянный мост. За ним на другой стороне реки виднелась изломанная линия германских окопов. Левее вился быстрый ручей, впадающий в речку, еще левее за ручьем чернели сгоревшие здания фольварка. Когда-то это были красивые строения под высокой черепичной крышей, теперь от них остались лишь закопченные стены. Шагах в четырехстах от руин начинались позиции русских войск.