Сергей Зверев - Господа офицеры

Опытный в любовных делах князь понимал: легких, светлых и радостных отношений у него с этой женщиной не получится. Не та у нее натура! Здесь все пойдет значительно тяжелее и серьезнее.

Кроме того, Голицыну вспомнилось, что Вера Холодная замужем, недаром же фамилия у нее не такая, как у старшего брата, славного Андрея Левченко, вместе с которым Голицын совсем недавно сражался с турками и пережил такое, что рассказать кому — не поверят. И, насколько Сергею известно, ее муж сейчас на немецком фронте. Тоже, кажется, поручик…

Нет, обычно подобные мелочи Голицына не останавливали. Замужем? Ну так что? Не в рабстве же мы, европейцы или кто? В офицерском кругу роман с замужней женщиной давно не считался чем-то предосудительным. Что до угрызений совести, то их князь Голицын в подобных случаях не испытывал. Можно ведь посмотреть на этот вопрос и под иным углом. Более раскованным и либеральным. Институт брака — дело рук человеческих, когда люди говорят, что «браки заключаются на небесах», они выдают желаемое за действительное. Задолго до того, как появилось понятие замужества, жили на свете мужчины и женщины. И между ними существовали известные взаимоотношения. Так природа захотела. Почему — не наше дело…

А законы природы старше, универсальнее и, пожалуй, мудрее законов человеческого общества.

Но тут случай особый: с Верой дело может закончиться не просто адюльтером, а серьезными отношениями.

Перспективы же таких отношений князь Голицын не видел! Слишком разные они с Верой Холодной люди, слишком отличаются их цели и устремления.

Что самое главное в жизни для него, русского офицера? Долг перед Отечеством и желание защищать Россию до последней капли крови.

А для нее что главное? Долг перед искусством и желание максимально реализовать свой талант.

И та и другая цели возвышенны и благородны, но только не совмещаются они, как ни старайся.

Вот именно осознание этого в первую голову охлаждало пыл Сергея Голицына, не позволяло ему безоглядно отдаться страсти, говорило строгим внутренним голосом: «Остановись, пока еще можешь!»

А уж если говорить совсем просто, то поручик был безумно влюблен в королеву синематографа Веру Холодную, но настоящей любви к этой женщине он не испытывал. Влюбленность и любовь — очень разные, хоть внешне схожие чувства, и много горя испытает тот, кто примет одно за другое.

Вот такая буря взбудораженных мыслей и чувств бушевала в голове князя в ту минуту, когда он сжимал в своих объятиях прекрасную Веру.

— Вера, милая, успокойтесь, — ласково сказал он, нежно сжимая руки актрисы. — Стоит ли так плакать, даже от радости? Ведь все закончилось хорошо, ваш брат на свободе, я уцелел, и даже ваш незадачливый поклонник, великий князь Николай, целым и невредимым выбрался из кошмарной передряги… Оставьте, Вера, оставьте, славная, заслуживаю ли я такой горячей благодарности? Я ведь только выполнял свой долг. Я даже не сумел сберечь медальон, подаренный вами, — сказав последнюю фразу, поручик грустно улыбнулся. Знала бы Вера Холодная, в каких обстоятельствах ему пришлось расстаться с медальоном!

Вера Холодная подняла на Голицын взгляд своих заплаканных, но по-прежнему прекрасных глаз, пристально посмотрела в лицо Сергею.

…Даже самая глупая женщина на подсознательном, инстинктивном уровне чувствует, любит ее мужчина или нет. Или она ему просто нравится. Что уж об умных говорить, а Вера Холодная была умна и опытна.

При этом совершенно неважно, что на сей счет думает мужчина. Он может искренне заблуждаться, принимая за любовь симпатию, физическое влечение, стремление опекать и покровительствовать… Да мало ли что!

И вот Вера Холодная поняла то же, что только что осознал Голицын: это не любовь, это влюбленность, и они слишком разные люди, чтобы быть счастливыми вместе.

Но актриса, просто в силу своей натуры и профессии, не могла завершить эту сцену без мелодраматического надрыва, причем она ничуть не притворялась, не играла, просто Вера Холодная не умела по-иному выразить переполнявшие ее чувства.

Актриса опустилась перед ошеломленным поручиком на колени:

— Вы отвергаете меня, князь. Наверное, вы правы. Но я все равно готова целовать ваши ноги…

Князь Голицын смутился: он не привык ощущать себя героем одного из фильмов с участием прекрасной Веры, а дело шло, похоже, к тому. Он бросился поднимать женщину, но тут в дверь библиотеки осторожно, но настойчиво постучали.

Через неполную минуту, которую стучавший в дверь человек выждал из деликатности, на пороге библиотеки появился хозяин особняка, граф Александр Николаевич Нащокин.

— Прошу прощения, сударыня, — он склонился в почтительном поклоне, — но князя Голицына срочно разыскивает министр Двора граф Фредерикс. Прошу прощения и у вас, князь, но… Дело, вероятно, срочное.

…У парадного подъезда поручика Голицына уже поджидал черный лимузин Фредерикса.

Фредерикс поджидал князя Голицына на заднем сиденье своего автомобиля.

— Здравствуйте, ваше высокопревосходительство! — приветствовал министра Сергей, открывая лакированную дверцу лимузина. — Случилось что-то экстренное?

— Владимир Борисович, для вас, князь, я навсегда Владимир Борисович! — добродушно рассмеялся Фредерикс. — Здравствуйте, Сергей Михайлович! Вот мы с вами и свиделись. Выразить не могу, насколько я благодарен вам! Экстренное? Да как сказать, пожалуй. Его величество государь император назначил вам аудиенцию через час в летней резиденции, в Аничковом дворце. Государь безумно занят, но для беседы с вами он выкроил время. Здесь близко, но мы поедем неспешно, и за то время, пока мы едем, подумайте, князь, что вам надо. Император готов предложить вам самые заманчивые вещи… Внеочередное звание ротмистра гвардейской кавалерии, любую должность при Ставке или Генеральном штабе, богатое имение на Полтаве из личного императорского фонда дворцовых земель. Вы оказали двору неоценимую услугу. Я могу уже сейчас поздравить вас с Владимирской звездой. Да, за ваш выдающийся подвиг с уничтожением басурманской пушки — Георгия, а вот за спасение Николеньки, особо — Владимира на грудь. Его величество изволил собственноручно начертать на моем докладе на высочайшее имя: «Молодцы, офицеры! По делам и честь. Звезды Владимира обоим!!» Именно так, с двумя восклицательными знаками.

— Второй — это, надо понимать, штабс-капитан Левченко? — очень спокойно поинтересовался Голицын. — Это замечательно, Андрей будет рад.

— А вы разве не рады? — изумленно спросил Фредерикс.

— Что вы, Владимир Борисович, как можно… Рад, конечно. Просто у меня сейчас состоялся очень важный и замысловатый разговор с одной… особой. Все никак не отойду, — грустно улыбнулся Голицын. — Ничего, пока неспешно, как вы изволили выразиться, доедем до угла Фонтанки и Невского, успею прийти в себя, дабы предстать перед государем в должном, то есть бравом, виде. Только, знаете, Владимир Борисович, ничего из перечисленного вами мне не нужно. До ротмистра я еще не дорос, командование эскадроном — вот на сегодня мой потолок. Хоть мне порой кажется, что лучше всего мне удается командовать одним человеком — самим собой. Должность при Генштабе или Ставке Верховного? Помилуйте, Владимир Борисович, я же по натуре не аналитик, не стратег, я практик, я полевой гусарский офицер. Я же среди штабных зачахну. Мое место в седле, а не на штабном стуле. Имение на Полтавщине? А что я с ним делать стану? У меня своих девать некуда, не выходить же в отставку, чтобы заделаться помещиком… Нет, дорогой граф, боюсь показаться государю неблагодарным привередой, но единственное мое желание — вернуться на фронт, чтобы защищать Отечество. Может быть, звучит излишне патетически, но, богом клянусь, Владимир Борисович, это истинная правда!