Константин Юрин - Господа Офицеры

Мрамор холодных ступеней. Вечность, ведущая в небо.
Страх на стене лазарета. Кровью окрашено лето.

Скорбные цифры июня, смерти излюбленный месяц.
Так начинаются войны. Мир бесконечен и тесен.

Свечи дрожали от горя, в танце сгорая невинно.
Вот тебе смертная плаха, вот тебе запах полынный!

Ворон голодный гарцует, чувствуя скорость победы.
Свежая кровушка льётся, радость меняя на беды.

Мрамор холодных ступеней. Вечность, ведущая к аду.
Кажется, нет и спасенья этому «Райскому саду».

Души летают, как птицы, и собираются в стаю.
На пограничном погосте воют собаки и лают.

Но молодой подпоручик, землю ощупал руками
И в штыковую повёл роту слепыми глазами.

Мрамор холодных ступеней. Вечность, ведущая к раю.
Помнит героев Россия, как за неё умирали!

Тихо на Польском погосте. Память закована в латы.
Снятся ей чистое небо, спящие русские хаты.

А на «Поклонной» салюты небо разрезали в клочья.
Пишется золотом Память, в мраморе выбита прочно.

Последний пароход с протяжным криком уходит
из России, господа.

Вам долго не видать снегов Отчизны – они растают, право,
без следа.

И мы погибнем в этой жуткой бойне от серого, холодного
свинца.

Достойно умереть – вот это сложно. Мне очень жаль нелепого
конца.

«Поручик милый, юнкеров в шеренгу! Примкнуть штыки,
а пулемёт на фланг!»

«Посмотрим, сударь, нынче непременно, и кто возьмёт
в игре смертельной банк?»

Залито кровью золото погон, и на груди застыли ордена.

Поручик медленно идёт в пучину моря, за ним, под крики
чаек, – юнкера.

И море приняло в холодные объятья, в могилу братскую
пехотный батальон

И долго – долго на песке играло сплетеньем нитей золотых погон.

Последний пароход с протяжным криком уходит
из России, господа.

Подпоручик смотрел на закат. Лапы сосен целуют туманы.
А деревья снимали наряд, и листва запарила кальяном.
На причале шальной пароход затянул свою песню
в мажоре,
Собираясь в последний поход – заржаветь далеко
на Босфоре.

Чайки с криком, нырнув в облака, исчезали
и вновь появлялись.
И не видно Гражданской конца, словно дети
в войну заигрались.
Есаул подтянул стремена и пустил дым белёсый колечком.
На груди виден след от креста, а в руках – дорогая уздечка.

«Ну бывай, я в Стамбул не ходок. Помирать – так в любимой сторонке».
И повёл эскадрон на восток, где ждала чернобровая жёнка.
На причале шальной пароход затянул свою песню в мажоре
И отчалил в смертельный поход – умирать далеко на Босфоре.

Подпоручик смотрел на закат, кипарисы в объятьях тумана.
Он шагал в свой последний парад, разрядив в грудь обойму нагана.

Вечереет слишком рано.
Минарета слабый стон.
Запах пьяного кальяна,
Чачи – горький самогон.
Отставной поручик Сухов,
Статный, выбритый смутьян,
Очень любит сочных девок
И задорный хор цыган.
Танцы – шманцы до упаду
Под шальной гитарный звон.
На груди висит награда —
Крест за крепость Балатон.
Перекрёстные атаки
«Перекопа». Сердца боль.
Душу рвут воспоминанья.
Сыплет Врангель в рану соль.
Надоела брань Стамбула,
А у русских свой закон:
Штык красавец пуля дура.
Эмигрантский лексикон.
Отставной поручик Сухов,
Статный, выбритый смутьян,
Выпил рюмку крепкой чачи,
Наградной достал наган,
Посмотрел с улыбкой в небо
И вздохнул, глотая боль,
И ушёл туда, где не был.
Жизнь сыграла свою роль.
Вечереет слишком рано.
На «Босфоре» шум и гам.
Слёзы пьяного цыгана,
Наградной дымит наган.
И зажглась звезда на небе,
Набирая высоту.
Он шагал туда, где не был,
Превращаясь в синеву.

Золотою нитью вышивает по шевронам осень нам кресты.
Кто кого, пока ещё не знаем, но сжигаем за собой мосты.
Тихий Дон течёт, лаская очи, и в степи колышется ковыль.
Эскадрон, разорванный на клочья, превращался
в радужную пыль.
Юнкера, безусые мальчишки, угодили в сабельный котёл.
Им читать бы сладостные книжки, не пуская души
на простор…
Есаул глядел на поле брани. Лунным светом озарило степь.
И стояло скорбное молчанье: «Как же так нелепо умереть?»
Выводя остатки эскадрона, Дон скорбил холодною водой.
Брат на брата. «Не жалеть патронов!»
Умывались кровушкой родной.
Золотою нитью вышивает по шевронам осень нам кресты.
Кто кого, пока никто не знает, но Россию вытащат с петли.
На погостах Франции и Польши,
на погостах европейских стран
Расцвели зимой цветы от злости в память
об умерших россиянах.

Облака плывут на встречу с ночью, майский дождик
ласково всплакнул.
Я налил в стакан, сказав попроще, и в душе всех русских помянул.

За деревней у реки, за кедровой рощей
Режут свежую ковыль казаки от злости,
Кроют матом комаров и клянут погоду.
Песня злостных матюгов льётся прямо в воду.

Догорает угольком середина лета.
Мчится в красочных цветах быстрая карета.
Погоняет лошадей серебристый месяц.
Зелень бархатных полей так алмазом блещет!

Им бы квасу да ухи похлебать с устатку,
Да заела мошкара – всё играет в прятки.
Вытирают пот с лица и садятся в круг.
Кружит чарочка вина в танце между рук.

Лошадь кушает траву, распустила гриву.
Ах, спасибо казакам, что скосили ниву!
Широка Амур – река, берегов не видно.
Жаль Россию казачкам, за царя обидно.

И уходит эскадрон к бравым самураям,
Только как и почему, ветер с зорькой знает.
Атаман задул свечу прям перед иконой,
Разогнав свою тоску, и сорвал погоны.