Джинн Калогридис - Невеста Борджа

Но я снова ничего не хотела от Рима. Мне не нужны были роскошные наряды — лишь простые черные платья, которые я привезла с собой из Неаполя; они куда лучше подходили для траура. Я хотела забрать лишь мой потрепанный томик Петрарки, туфлю, упавшую с ноги мертвого брата, да еще кое-какие мелочи.

Пока Эсмеральда возилась с моей одеждой, я отправилась к тайнику с драгоценностями, устроенному в платяном шкафу; мне подумалось, что, может, стоит прихватить с собой самые ценные — не потому, что мне хотелось украшать себя, а потому, что я уже начала обдумывать побег из Непи — если мне удастся уговорить Лукрецию отпустить мальчика со мной в Неаполь. Мне понадобятся ценности, чтобы подкупить охрану, и деньги, чтобы добраться до дома.

С этой мыслью я тайком осмотрела содержимое тайника и спрятала самые ценные вещи себе в корсаж.

А потом мне на глаза попался изящный стеклянный флакончик самого безобидного вида, маленький, зеленый и невзрачный по сравнению со сверкающими драгоценностями.

Кантерелла.

Мое сердце пропустило удар. Я все еще была охвачена беспросветным горем, и я знала, что до сих пор остаюсь при Лукреции лишь благодаря снисходительному отношению его святейшества к дочери. Как только Чезаре переубедит Александра, меня либо бросят в темницу, либо убьют. Я совершенно не желала жить в плену у Борджа — и не хотела доставить Чезаре удовольствие, допустив, чтобы он отнял у меня жизнь. Лучше уж я проведу вечность в аду за самоубийство.

Я спрятала флакончик в специальный кармашек, устроенный для моего ныне отнятого стилета. Он прекрасно там поместился.

Не иначе, как сам Господь подтолкнул меня к этому шагу. Едва лишь я спрятала флакон, как из коридора донеслись тяжелые шаги.

Я встала и спокойно встретила солдат Чезаре; ими командовал не кто иной, как сконфуженный дон Микелетто.

— Итак, — сказала я, — вы наконец-то пришли за мной.

Меня препроводили в замок Сант-Анджело. Дон Микелетто шагал рядом со мной, а солдаты шли впереди и позади, держась на почтительном расстоянии, как будто они находились здесь исключительно ради моей безопасности.

Во всем происходящем присутствовал некий налет нереальности, словно это был сон. Все казалось фальшивым и иллюзорным, кроме одного-единственного факта: Альфонсо мертв.

И тем не менее я напомнила себе, что я — принцесса Арагонского дома, и шла в окружении своих тюремщиков с изяществом и достоинством. Стражники оттеснили изумленно глазеющих на нас паломников, отталкивая самых любопытных, и мы прошли через площадь Святого Петра, а потом — по большому мосту, ведущему в грозную каменную цитадель Сант-Анджело.

Я не обернулась, чтобы бросить взгляд на дворец Святой Марии. Моя тамошняя жизнь ускользала от меня вместе с рассудком, как перчатка, снимаемая с руки. Я лишилась всего: Альфонсо, маленького Родриго, доверия, которое я питала к Лукреции. Даже мой муж, не так давно поразивший меня своей несомненной верностью, и тот меня покинул.

Мы прошли по мосту над излучиной Тибра; под его свинцовыми водами разлагались трупы жертв Борджа. Я молилась о том, чтобы поскорее присоединиться к ним.

Шедший рядом со мной Микелетто заговорил любезно и почтительно:

— Его святейшество подумал, что перемена обстановки может помочь вам легче перенести горе, ваше высочество. Мы приготовили для вас новые покои — надеюсь, они вам понравятся.

Лицо мое исказилось от ненависти.

— Скажите-ка, сударь, что это за пятно у вас на руке? Уж не кровь ли?

Микелетто непроизвольно поднял руки и растопырил пальцы, чтобы осмотреть их. Лишь мгновение спустя, заметив появившееся на моем лице мрачное злорадство, он опустил руки и попытался скрыть свое замешательство.

— Думаю, так оно и есть, — сказала я. — Ведь Чезаре поручил вам убить моего брата лично, дабы все было сделано наверняка?

Улыбка сошла с лица дона Микелетто. Он больше не делал попыток заговорить и помалкивал до тех самых пор, пока мы не добрались до места назначения.

Я никогда прежде не бывала в замке Сант-Анджело и знала лишь, что он пользуется дурной славой тюрьмы. Я подозревала, что меня поместят в грязную тесную камеру с охапкой соломы вместо постели, цепями на стенах и ржавой железной решеткой вместо дверей.

Мы с доном Микелетто прошли через ухоженный сад к боковому входу. Там он знаком велел всем стражникам, кроме двоих, оставаться на месте. Меня провели по коридорам, напоминающим дворец, в котором я так долго прожила.

Наконец мой проводник отворил деревянную дверь, покрытую красивой резьбой. За ней обнаружилась моя «камера». В прихожей я увидела стул, перенесенный сюда из моих покоев во дворце Святой Марии; пол укрывали меховые ковры. В спальне на кровати лежало мое парчовое покрывало, на окнах висели мои шторы, а на стенах — серебряные подсвечники. Маленький балкон выходил в сад.

Я смотрела на все это в оцепенении, ничего не говоря. Я предпочла бы более грубую обстановку, соответствующую моему горю. Эта роскошь и знакомые вещи нисколько меня не утешали.

Я повернулась и обнаружила, что Микелетто улыбается мне.

— Конечно же, донна Эсмеральда присоединится к вам, — сказал он. — Она сейчас собирает ваши вещи. Если вам что-либо потребуется — спрашивайте, не стесняйтесь. Только, пожалуйста, если вы захотите погулять в саду или навестить своего супруга во дворце Святой Марии, зовите охрану — не стоит забывать о недавних прискорбных событиях.

— Кто все это устроил? — требовательно спросила я. Уголок рта дона Микелетто поднялся еще выше.

— Скажу вам по секрету, ваше высочество: дон Чезаре. Он глубоко сожалеет о политической необходимости и тех печалях, которые она вам причинила. Он совершенно не желает усугублять ваши страдания.

«Будь добр к Санче», — сказала тогда Лукреция. Она утверждала, что Чезаре до сих пор любит меня.

Но мне не нужна была его доброта. Я желала лишь одного — мести. И забытья, если у меня хватит мужества искать его.

Вскоре, как и было обещано, появилась донна Эсмеральда и другие слуги, несшие мои вещи. Я перенесла эту суматоху молча. Я уже решила сегодня же ночью покончить с собой, приняв кантереллу в знак протеста против смерти моего брата, хотя и знала, что тогда мы с ним разлучимся навеки, если только рассказы о загробной жизни верны: ведь он, несомненно, пребывает в раю, а я, самоубийца, попаду в ад.

Я не знала, сколько яду нужно и сколько человек может отправить на тот свет мой флакончик, и потому решила проглотить все. Может, тогда я умру быстро, без страданий, вызываемых этой отравой. Нужно будет подождать, пока донна Эсмеральда на что-нибудь отвлечется, и тогда я скроюсь и от нее, и от стражников, выйдя на балкон.