Чарльз Паллисер - Непогребенный

Одна из загадок, которые стояли перед мисс Нейпир, заключалась в том, каким образом убийца проник в дом, если мистер Стоунекс открывал дверь только миссис Баббош и официанту и только в то время, когда их ожидал. Блестящее предположение мисс Нейпир разрешило эту трудность: убийца явился за минуту или две до Перкинса, то есть до половины шестого, и мистер Стоунекс думал, что открывает дверь официанту.

Такую же остроумную гипотезу мисс Нейпир выдвинула и по поводу того, как и когда убийца покинул старый дом настоятеля: убийца переоделся в женское платье; он был той самой женщиной, которую директор, Эпплтон, встретил на задворках дома без двадцати шесть и которая, в ответ на его вопрос обо мне, направила его за угол, к парадной двери.

Собственно, оба эти предположения, изобретательно связывавшие воедино все известные факты, были ошибочны, хотя и недалеки от истины. Женщина, встреченная Эпплтоном, была и в самом деле женщиной, а мистер Стоунекс не открывал дверь своему убийце в половине шестого, поскольку был уже мертв. Однако мисс Нейпир высказала две верные догадки: относительно способа, при помощи которого убийца проник в дом, а также относительно того, что человек, встреченный директором, изображал лицо противоположного пола.

Весь день размышляя над своим положением, я внезапно решил, что прогуляю не только репетицию, но и вечерню. Прежде я себе подобного не позволял и о возможных последствиях не имел понятия, но куда более зримо мне представлялся неизбежный позор, ждавший меня на вечерне.

Я убедил себя в том, что действительно приглашен сегодня мистером Стоунексом поглядеть на новый атлас, и, еще не решив, идти или нет, прибрел все же к парадной двери нового дома настоятеля.

Было десять минут пятого; называю это время с точностью до минуты, так как, освободившись от школьных занятий без четверти четыре, я постоянно рисовал себе в мыслях картины: вот другие мальчики приходят на репетицию, вот хормейстер отмечает присутствующих – и высчитывал, когда он поймет, что меня нет. Подойдя к парадной двери мистера Стоунекса, я заметил Перкинса, который нес в гостиницу напротив вчерашние грязные кастрюльки и тарелки.

Когда я подошел, мне бросился в глаза пришпиленный к двери обрывок бумаги, на котором мелкими, различимыми только вблизи буквами было написано: «Входите». Догадываясь, что приглашение адресовано официанту, я предпочел отнести его на свой счет и потому, после безрезультатного стука, дернул дверь; она оказалась незапертой, и я вошел.

Общая комната была пуста и выглядела точно так же, как в последний раз, только на столе был сервирован не чай, а обед. Еда, оставленная Перкинсом, остывала. Рядом с кастрюльками и тарелками лежал большой, переплетенный в кожу том, который я осмелился открыть и обнаружил, что это старый атлас с самыми восхитительными картинками ручной раскраски. Атлас явно был тот самый, о котором старый джентльмен упоминал утром, и я, уверенный, что хозяин задержался где-то в доме, решил ждать, пока он не выйдет к обеду.

Десять минут я разглядывал атлас. Потом почувствовал себя неловко: вдруг мистеру Стоунексу не понравится, что я его здесь ожидаю. Все более удивляло, что никто не приходит, еда остывает и в доме не слышится ни звука. Заглянуть в другие помещения я не осмеливался. Осматриваясь, я увидел на пристенном столике доску, а на ней послание мелом, в точности как описал впоследствии официант. Не сомневаюсь, что Перкинс пересказал его правильно, поскольку я тогда подумал: раз мистер Стоунекс занят, значит, ждать не стоит, – и вышел на улицу.

Я находился в затруднительном положении. Пока не стемнеет, я рисковал привлечь к себе внимание, расхаживая по городу в школьной форме – простая черная курточка, крапчатые бриджи и белый шарф, – ведь всем было известно, что у нас в это время репетиция. Мне пришла в голову мысль. Потихоньку – чтобы не попасться на глаза знакомым – я обогнул угол, подобрался к собору и заглянул в окно дома капитула, где проходила репетиция. Я увидел стоявшего у рояля хормейстера – он никогда не садился, чтобы иметь возможность без промедления отвесить кому-нибудь из мальчиков затрещину. Раз он играл на рояле, значит, мистера Слэттери еще не было, и это меня не удивило, поскольку он частенько опаздывал. Чуть позже – приблизительно без двадцати пять – он влетел в помещение, как всегда с вызывающей и одновременно ленивой гримасой на лице. Хормейстер зыркнул на него, однако мистер Слэттери, хитро улыбнувшись, придвинул стул и сел к клавиатуре. Должен оговорить, что ничего необычного я в его внешности не заметил. Одежда его была в беспорядке, но так он ходил всегда. Одутловатое лицо раскраснелось – однако это можно было приписать выпивке. Короче говоря, он выглядел так, словно провел день, как обычно, – тихо-мирно сидя в пивной. Следующие несколько минут я наблюдал со стороны, как другие мальчики и мужчины певцы занимались своим обычным делом без меня, и при этом испытывал странное чувство, что я больше не один из них – как если бы я умер. Все мои страхи из-за испорченных нот показались мне вдруг смешной ерундой.

Сцена казалась уютной, хотя, окажись я внутри, меня бы затрясло от страха. Газовые лампы были выключены, только в углу ярко полыхало пламя в печке, приглушенно слышалась музыка. Однако я не обольщался этой мирной картиной и предпочитал оставаться снаружи, в холоде и темноте. Незадолго до пяти, к самому концу репетиции, прибыл на вечерню Эпплтон, хормейстер отозвал его в сторону, лицо директора потемнело, и я понял, что речь идет обо мне. Чувство отчужденности исчезло, и, увидев, как Эпплтон шагнул к двери, я не усомнился, что он идет меня искать. Внезапно меня осенила мысль, что самый лучший способ не попасться ему на глаза – это следовать за ним.

Больше получаса я таскался за ним в сумерках. Игра мне понравилась, однако рос и страх, поскольку рано или поздно придется обнаружить себя и получить порцию розог. Приблизительно в двадцать минут шестого Эпплтону встретился на Сент-Мэри-стрит приветливый молодой человек, который работал в библиотеке настоятеля и капитула. Разговора их я не слышал, но предположил затем, что мистер Куитрегард, ничего дурного в виду не имея, упомянул о нашей утренней встрече с мистером Стоунексом, после чего Эпплтон поспешно направил стопы к Соборной площади. Чуть позднее половины пятого я следовал, ярдах в пятидесяти позади директора, мимо задворков нового дома настоятеля. С доктором Куртином и Остином Фиклингом мы разминулись, вероятно, совсем ненамного.

Я поравнялся как раз с задней дверью, когда Эпплтон внезапно обернулся, и, чтобы не быть замеченным, мне пришлось прижаться к воротам. Я испугался, что он направится в обратную сторону и наткнется на меня, но он просто заслышал сзади шаги. Это была старая женщина. Эпплтон обратился к ней, как свидетельствовал потом на дознании, с вопросом, не видела ли она меня. Она ответила, что видела, кажется, у парадной двери. Тогда я не слышал, разумеется, их разговора, но Эпплтон, к моему облегчению, двинулся через переулок и обнаружил на улице – как он опять же утверждал перед жюри – не меня, а стучавшего в дверь Перкинса. (Думаю, женщина затем его туда и послала, чтобы ему попался на глаза Перкинс.)