Чарльз Паллисер - Непогребенный

Чего не заметил Эпплтон – но заметил, следуя за ним в нескольких ярдах, я, – это что женщина вышла из задней двери нового дома настоятеля.

Мисс Нейпир заподозрила, что старая женщина имеет прямое отношение к тайне, и собрала почти все необходимые для разгадки данные, но все же неправильно расположила фрагменты головоломки, а иные и вовсе не обнаружила. Например, она не поняла, почему лицо жертвы было так зверски изуродовано. Самое главное, она оставила без внимания слова доктора о том, что смерть жертвы наступила раньше, чем можно было заключить из всех прочих показаний. Кроме того, время прихода убийцы, предположенное мисс Нейпир, слишком позднее: он не успел бы за десять минут изуродовать лицо жертвы (ухитрившись не испачкаться при этом в крови), перевернуть весь дом в поисках завещания, а затем покинуть его в двадцать минут шестого, когда мы с Эпплтоном видели вышедшую оттуда женщину.

Поняв, что женщина явилась из нового дома настоятеля, я заинтересовался, ибо знал, какую уединенную и упорядоченную жизнь ведет старый джентльмен, и сам убедился в том, что всего лишь час назад в доме было совершенно тихо. Поэтому я оставил директора и последовал за женщиной. Пройдя несколько ярдов, она исчезла в дверях клуатра. Я приблизился к дверному проему и под прикрытием сгущавшихся сумерек заглянул внутрь: женщина перегнулась через каменную стенку, ограждавшую Колодезь святого Вулфлака, и что-то туда кинула. Затем она поспешно удалилась через дверь собора. Я бросился туда, где она только что стояла. Отверстие колодца было окружено (как и сейчас) большой каменной чашей конической формы; кинутый женщиной предмет попал на ее край и скользил к центру, где должен был свалиться на глубину в сотни футов. Я перелез через стенку и, не без риска, потянулся за ускользающей вещицей. Это оказались два больших старинных ключа на железном кольце.

Когда я узнал от библиотекаря, что рукопись доктора Куртина останется запечатанной до тех пор, пока не будет достоверно известно о смерти второго лица из его списка, я глубоко задумался, не зная, как поступить дальше. И тут мне пришло в голову, что страстная любовь к музыке не должна была угаснуть. Я договорился с одним своим приятелем, довольно известным композитором, и от его имени разослал письма музыкальным издателям, а также торговцам нотами. Вот самый существенный раздел этого письма:

Около восьми лет назад мне встретился некий джентльмен , большой знаток и любитель органа и музыки , написанной для этого инструмента. Услышав мое имя , он был так любезен , что заверил меня в своем знакомстве с моими сочинениями и высокой их оценке , хотя , как вам , вероятно , известно , в то время я писал исключительно для фортепиано; когда же я упомянул , что собираюсь написать пьесу для органа , он горячо поддержал мое намерение и попросил прислать ему копию готовых нот. На работу ушли годы , но теперь я близок к завершению своей «Фантазии ля мажор для органа».

К несчастью , я задевал куда-то бумажку с именем и адресом джентльмена , который , насколько мне помнится , проживал в Риме или Неаполе. Я беру на себя смелость обратиться к вашей фирме , так как указанный джентльмен упоминал , что , пребывая на континенте , получал от вас по почте ноты.

Как это ни нелепо , я не могу даже припомнить его точную фамилию. В памяти всплывает что-то вроде Батлер Ормонд или Ормонд де Бург. Что до имени , то он звал себя не то Мартин , не то Валентайн.

Упомянутые фамилии принадлежат, разумеется, тем семьям, к которым желал бы себя причислить любовник «миссис Стоунекс». Моя маленькая хитрость сработала, и я получил от одного из издателей ответное письмо:

Вероятно , вы имеете в виду мистера Ормонда Мартина , джентльмена , который долгие годы регулярно приобретал у нас ноты , для органа. К сожалению , должны вам сообщить , что три года назад он скончался; мы узнали об этом после того , как получили обратно из Флоренции от его адвоката и душеприказчика – с понятной ввиду нынешних условий задержкой – последний пакет с заказанными им нотами.

Итак, когда мисс Нейпир собирала материалы для своей книги, он был жив, но когда я посетил его мать, уже два года покоился в могиле. Поскольку время и место смерти выяснились, получение документального свидетельства от британского консула во Флоренции свелось к простой формальности. От него я узнал, между прочим, что последние тридцать пять лет своей довольно скандальной жизни «мистер Ормонд Мартин» провел в Италии богатым бездельником.

Достав ключи из чаши колодца, я вернулся в классную комнату, спрятал их в свою коробку и стал ждать, когда меня вызовут на расправу. Последняя, однако, задержалась, так как в тот день новость об убийстве мистера Стоунекса отвлекла директора от моего проступка, а на следующий день ему нужно было идти на дознание. Как лее я надеялся, что, увлеченный бурными событиями, он не вспомнит о моих прегрешениях. Остаток четверга и пятницу я мучительно раздумывал, не поделиться ли с кем-нибудь тем, что мне было известно, однако в таком случае пришлось бы рассказать, как я подружился с мистером Стоунексом, как был зван в его дом на чаепитие и, главное, как побывал там снова без приглашения, – и я побоялся. Насколько важны ключи, я, разумеется, не имел ни малейшего понятия.

После завтрака в субботу директор вызвал меня к себе в кабинет. Несмотря ни на что, он не забыл обо мне. Уверен, если бы он спросил, зачем я в четверг вместо дневной репетиции пошел в новый дом настоятеля, то с перепугу и от расстройства я выложил бы ему все, что знал. Но мотивы прогула его не интересовали; он подошел к наказанию просто и по-деловому, сопровождая удары шумными, благоухающими бренди выдохами. В тот же день из случайно подслушанного разговора взволнованных слуг я узнал о смерти Перкинса.

Через несколько месяцев, когда я отправился в Кембридж и выложил перед ректором и членами совета Колчестерского колледжа документы из Флоренции с необходимыми доказательствами, обнаружилось, что присутствующие буквально заворожены этим делом (иные даже располагали полной, я бы сказал, научной подборкой сведений), и я как молчавший до сих пор свидетель вызвал у них живой интерес. После весьма торжественного вскрытия печатей рассказ профессора Куртина был зачитан библиотекарем. Чтение заняло почти весь день, с перерывом на ленч. Затем ректор попросил меня на несколько минут удалиться, чтобы в соответствии с условиями, поставленными профессором Куртином, члены совета обменялись мнениями. Когда я вернулся, ректор спросил, не возьмусь ли я опубликовать этот рассказ, а также написать к нему предисловие. Я немедленно согласился.