Вячеслав Каликинский - Агасфер. Золотая петля. Том 1

– Да я узнал уже, – не поворачиваясь, проговорил Унгерн. – Есть такая старая притча, коль вам интересно… Сначала Верховное Божество создало всех людей с черным, как у воронов, оперением. Но потом божество решило, что плохо населять мир одной злобой и ненавистью. Тогда оно сломало Черного человека и сделало Белого. Но не успело порадоваться, потому что поняло, что сплошная доброта – это тоже плохо…

– Почему же все плохо? – задиристо шмыгнул носом младший конвоир. – Вот, скажем, мировую буржуазию и врагов революции жалеть нечего! Под корень выводить их надо! А к товарищам своим с пониманием надо подходить!

– Вот и я о том же, – вздохнул Унгерн. – Белый человек не сможет даже барашка зарезать, чтобы устроить пир и накормить друзей, верно? Как его резать, если он не буржуй и не враг вашей революции? И тогда Божество решило создать людей пестрыми, чтобы черное в них соседствовало с белым… Не правда ли, это было поистине мудрое решение, господа большевики?

– Р-разговорчики! – рявкнул незаметно подошедший к купе с пленником начальник охраны. – Кому было сказано: с арестованным гражданином бароном не разговаривать?!

Унгерн не прислушивался к разносу, который устроил конвойным начальник. Отключившись, он принялся мучительно размышлять о том, что и почему породило заговор против него. Время, когда заговор созрел и начал воплощаться, сомнений у барона не оставляло: это произошло после отбитых красными попыток задуманного Унгерном броска на Верхнеудинск. Именно тогда барон объявил дивизии свою волю: уходить в Тибет.

Туда идти никто не хотел. Первыми «забузили» забайкальские части воинства, рассчитывающие после тяжелых боев на долгий отдых в Маньчжурии. Они боялись перехода через страшную пустыню Гоби. Но Унгерн был упрям: только Тибет! Переговорив с посланцами далай-ламы, он решил вести дивизию в столицу Тибета, Лхасу. А там встать под знамена хозяйничающих в Тибете англичан!

Страшная Гоби его не пугала, хотя барон прекрасно сознавал, что летний переход через пустыню практически невозможен. Стало быть, надо было в ожидании зимы разбить долгий лагерь у края пустыни. А зимой в пустыне, как ни странно, хватит воды и даже корма для лошадей: замерзший песок покрыт слоем нанесенных ветрами питательных водорослей.

Унгерн знал, что подчиненные его ненавидели и боялись. Монголы и буряты считали его божеством, которое невозможно поразить пулями. Эту уверенность во многом порождала безумная храбрость барона, часто в одиночку производившего разведку в осажденных им городах и улусах. Он действительно был словно заговорен от пуль – и от одиночных выстрелов, и даже от пулеметных очередей почти в упор: все они не причиняли вожаку пустынного воинства ни малейшего вреда.

Именно боязнь связываться с «заговоренным» от смерти бароном свела на нет первые попытки заговорщиков убить своего вождя, ведущего всех на верную смерть. Его палатку несколько раз решетили залпами из нескольких винтовок и пистолетов – но на утро оказывалось, что именно в эту ночь барон ночевал в соседней палатке или до утра вел долгие беседы с ламами в их шатре. Однажды в его палатку бросили осколочную гранату – но она, отскочив от мягко спружинившего полога, откатилась под ноги убийц – и не взорвалась…

Но везение не бесконечно! Чуя в тайных врагах зреющую решимость так или иначе расправиться с ним, барон стал принимать некоторые меры предосторожности. Он изменил своему принципу ходить безоружным, лишь с тяжелым ташуром в руке. Теперь за поясом он всегда носил браунинг со снятым предохранителем и пулей в стволе. Выбирая место для личной палатки, он стал приказывать ставить ее так, чтобы между ней и палатками тех же забайкальцев или бурятов были шатры монголов: им Унгерн доверял гораздо больше… И в кармане тарлыка у него была всегда приготовлена на крайний случай ампула с цианистым калием – для себя.

А предали его все же доверенные монголы князя Сундуй-гуна [151] Монгольский князь, командир одного из дивизионов Дикой дивизии. …

…Его армия, впервые выйдя из повиновения, уходила в сторону Маньчжурии. Всю ночь Унгерн метался между уходящими, требуя и умоляя их одуматься. Встретив барона Унгерна в кромешной тьме, какие-то люди открыли по нему огонь из винтовок. Но, видимо, еще раз убедились в верности монгольских поверий, что «бога войны» убить невозможно. Азиаты бросили винтовки, соскочили с коней, упали барону в ноги и просили их помиловать. Непредсказуемый Унгерн не стал мстить, не позвал подручных – лишь сказал:

– Я прощаю вас, дикие псы, но горе вам будет, если вы не одумаетесь!

Под утро, смертельно уставший, он приметил Сундуй-гуна и направился к нему. Окружение князя, как и всегда, выразило ему почтение и готовность повиновения. А сам князь, опасливо поглядывая на засунутую под полу халата руку – в ней, несомненно, был пистолет, – заискивающе попросил у Унгерна табачку. Ничуть не удивившись этой просьбе, весьма демократичный барон оставил пистолет и полез за кисетом. В этот момент один из монголов прыгнул ему на спину, свалил с коня. Остальные, не теряя времени, мгновенно опутали своего «бога войны» крепкими веревками.

Бесконечно кланяясь, Сундуй-гун простодушно объяснил свое предательство: они хотят отдать барона советской власти, чтобы заслужить у нее прощение и вернуться к своим мирным пастбищам. Стрелять в связанного по рукам и ногам противника монголы не стали: они были уверены, что ни одна пуля не возьмет бога войны. Не переставая кланяться, заговорщики по команде вскочили на лошадей и рысью бросились спасаться в разные стороны – чтобы дух страшного барона не знал, за кем именно гнаться и мстить…

Отдавшись воспоминаниям, Унгерн скрипнул зубами, вспоминая остаток ночи, когда он в бессильном стремлении освободиться катался по земле, заживо поедаемый муравьями. Увидев искаженное от воспоминаний лицо пленника и услышав скрип зубов, конвойные переглянулись.

– Гражданин барон, – тронул один из них Унгерна за плечо. – Никак, плохо вам? Может, дохтура покликать?

По приказу из Москвы в соседнем вагоне следовал медицинский персонал.

Барон открыл глаза, несколько раз моргнул, приходя в себя.

– Доктора? – переспросил он. – Я здоров, доктор мне не поможет…

– Тогда чайку, может, горяченького? – конвойный схватил подстаканник. – А то ентот, гляжу, совсем остымши…

– Чайку? Пожалуй, можно, – усмехнулся барон. – А вы, господа большевики, как я погляжу, вполне цивилизованные люди. Даже чай вчерашнему врагу подаете… Вот только надолго ли вашей «цивилизации» хватит, а?

Теперь скрипнули зубами конвоиры: он же просто издевается над ними, проклятый барон! Издевается и подначивает…