Вячеслав Каликинский - Агасфер. В полном отрыве

За накрытым с некоторой претензией на светскость столом гостя тут ждала принимающая сторона – полдюжины людей самого разного возраста. Однако назвался коротко только один – Степаном. Он же и говорил за всех один – остальные только время от времени кивали и поглядывали на штофы. Степан выразил свое почтение господину писателю, не побоявшемуся самого страшного в России острова-каторги Сахалина. Похвалил честность и меткость описания, сообщил, что с некоторыми «героями» книги знаком лично.

Потом Степан самолично разлил по лафитничкам водку и поднял тост за уважаемого отныне и во веки веков господина писателя. Прибавив, что отныне ни ему, ни его близким никого в Москве не стоит бояться, равно как и за свое имущество. Ну а ежели какой неразумный либо залетный «штымп» посмеет обидеть господина писателя, то жалеть он об этом будет до самого конца жизни, которая станет совсем короткой и незавидной. Что же касается самого господина Дорошевича, то, буде какая нужда возникнет – ему будет достаточно лишь дать знать ему, Степану.

Отказываться пить с блатными «хозяевами» Хитровки после такого тоста было, разумеется, нельзя. Дорошевич выпил большую рюмку, закусить решился только парой печеных яиц.

По второй выпили уже по инициативе писателя – он поблагодарил за «привет и ласку». И, осмелев, поинтересовался у Степана – куда ему обратиться, ежели что?

– Сами понимаете, уважаемые: до Подколокольного переулка я могу просто не дойти – по причинам, Степан, вам, безусловно, понятным.

Подумав, Степан и назвал тогда лавку часовщика – на углу Малого Сухаревского переулка и Трубной улицы (Грачёвки). Господин писатель завсегда может оставить хозяину лавки записку с просьбой, а ответ будет получен через самое малое время. На том и расстались – надо сказать, с чувством обоюдного облегчения.

– Так чем могу служить, господин хороший? – столь же мягко, но уже с оттенком нетерпения повторил часовщик, чуткий нос которого уловил в воздухе некоторое амбре от выпитой Дорошевичем перед визитом водки.

– Надо бы мне человеку одному с Хитровки письмецо передать. Степаном прозывается, он же этот адрес и дал в свое время, – Дорошевич положил на прилавок запечатанный конверт с короткой запиской.

– Степанов тут много, – задумчиво нахмурился часовщик, однако конверт сбросил в ящик. – Сделаем, господин хороший, не извольте беспокоиться!

Степан протелефонировал в гостиницу «Лоскутная», где время от времени останавливался Дорошевич, собственного жилья в то время в Москве не имевший, на следующий день. Поскольку суть просьбы литератора была изложена им в записке, лишних вопросов у Степана не возникло.

– Сыщу я, господин писатель, потребного вам человечка – только извиняйте великодушно, в вашей «Лоскутной» невместно вам видеться. Запишите адрес, господин Дорошевич, – Степан назвал улицу и номер дома почти в центре Москвы. – Там имеют быть нумера коммерсанта Овсянникова, а вывески, кажется, нету. Но вы смело заходите и требуйте ключ от нумера пятого: там в семь часов пополудни сегодня и будет ждать потребный вам человечек. Захватите с собой фотографический портрет с указанием точного роста и особых примет, если таковые имеются. Говорить с мастером можете вполне откровенно, денежками баловать – боже упаси! Всего вам доброго, господин писатель! Рад, что хоть в малости услужить вам могу. Даю отбой!

В необозначенных нумерах Овсянникова визиту Дорошевича и его требованию предоставить ключ ничуть не удивились. Гостю подали требуемый ключ и кивнули на правую часть коридора, абсолютно пустого и тихого.

Открывая дверь, Дорошевич поудобнее перехватил тяжелую трость, залитую свинцом и представлявшую собой серьезное оружие. Однако при виде ожидающего его там человека едва не рассмеялся: росточком тот был едва выше пояса Дорошевича. Соскочив со стула, на котором дожидался важного гостя, человечек оказался еще ниже, поскольку ножки в сапогах и вовсе имел короткие и кривые.

Однако лицо у человечка казалось умным, серые глаза смотрели доброжелательно, а редкая растительность на нижней половине лица делала его похожим на мальчишку, смеха ради налепившего на физиономию пряди от шиньона своей матушки.

Не теряя времени, Дорошевич сбросил крылатку и шляпу на единственную в нумере кровать, уселся за стол, придвинул поближе настольную лампу и достал из кармана сюртука британский паспорт.

Человечек к тому времени успел вскарабкаться на свой стул, обтер ладони о скатерть и принялся внимательно рассматривать документ.

– Паспорт английский, поэтому записи в нем, прошу убедиться, тоже на английском языке, – словно извиняясь, подал голос Дорошевич. – Мне желательно внести некоторые изменения вот тут и тут. В первой графе упоминается про рост владельца, а второй…

– Не извольте беспокоиться, господин Дорошевич! – неожиданным басом перебил его человечек. – Я, ежели не принимать во внимание свою карикатурную личность, вполне владею и английским, и французским, и немецким языками. Приходилось иметь дело с документами большинства стран Европы. Вам, простите за нескромность, сей паспорт для каких надобностей?

– То есть… То есть – как это для каких? – не понял Дорошевич. – Для путешествий и удостоверения личности при пересечении границ…

– То есть не только для внутрироссийского употребления, – кивнул человечек. – В том числе и в самой Британии?

– Ну, там – это вряд ли…

– Уже хорошо, – перебил карлик. – Предполагается ли, что обладатель сего паспорта будет пользоваться межбанковской и международной системой безналичных расчетов, дорожными чеками, аккредитивами и прочими финансовыми документами?

– Разумеется…

– Угу! Стало быть, работа нужна серьезная, – понимающе кивнул головой карлик.

Вооружившись лупой, он внимательно просмотрел всю книжицу паспорта, указывая заказчику на незаметные для дилетанта отметки, проглядел все страницы на свет и даже поколупал кое-где бумагу и чернильные записи сточенным бритвенным лезвием.

– Работа серьезная, – повторил он. – К счастью, паспорт выдан не самой Британии, а консульским отделом Соединенного Королевства в Австралии. Как отмечено – взамен утерянного. Иными словами, это не что иное, как дубликат настоящего паспорта. И это обстоятельство внушает нам некоторый оптимизм. У вас есть фотография нового владельца паспорта, господин Дорошевич?

Литератор достал фотографию Краевского и положил на скатерть. Карлик внимательно вгляделся в лицо на фотографии, перевернул ее, убедившись, что там помечен карандашом рост и особая примета – старый шрам на кисти левой руки.

– Знаете ли вы форму этого шрама и его размеры? Отлично! Диктуйте!