Роберт Харрис - Второй сон

— И кто же это?

— Я, сэр Уильям.

Хэнкок поднялся со своего места. По залу пронесся ропот недовольства, смешанного с удивлением.

— Капитан Хэнкок? — Трикетт сложил на груди короткие, заплывшие жиром руки и в замешательстве уставился на него. — Вы теперь водите дружбу с еретиками?

— Нет, сэр Уильям. Но я против жестокости и полагаю, что настолько больного человека, обвиненного в преступлении, но еще не признанного виновным, следует содержать в более благоприятных условиях, нежели те, какими располагает Эксфордская тюрьма.

— И где же, скажите, вы намерены его содержать?

— Под крышей своего дома, сэр Уильям. В Эддикотт-Милл-Хаусе.

— Так вы с ним знакомы?

— Нет, сэр. Бог мне свидетель, я не перемолвился с ним ни словом, хотя и присутствовал на его лекции — и, кстати, не заметил ни намека на ересь.

— Да, никогда еще не видел подобного великодушия, в особенности со стороны владельца ткацкой мануфактуры! Ну, шериф, что скажете?

— Я возражаю, сэр Уильям, причем категорически. Обвиняемого в столь серьезном преступлении нельзя отпускать под залог. При всем моем уважении к капитану Хэнкоку, мы располагаем заявлениями многочисленных свидетелей, которые клянутся, что имела место ересь и были вызваны злые духи. Сам Шедуэлл — закоренелый и неисправимый богохульник. Взгляните на клеймо у него на лбу. Не сомневаюсь, что при первой же возможности обвиняемый сбежит, чтобы не отвечать перед судом в Эксетере.

— Ставлю тысячу фунтов на то, что не сбежит, — произнес Хэнкок.

Его заявление было встречено восклицаниями и свистом. Трикетт явно оскорбился:

— Это суд, капитан Хэнкок, а не площадка для петушиных боев.

— И тем не менее мое предложение остается в силе.

— Сейчас он все испортит своей глупой похвальбой, — прошептала Сара на ухо Фэйрфаксу.

— Вы готовы сегодня же внести всю сумму залога? — недоверчиво спросил Трикетт.

— Готов, сэр Уильям. С вашего позволения… — Хэнкок встал, подошел к столу, стоявшему перед судейской скамьей, и принялся опустошать карманы. Взгляды всех присутствующих, включая Шедуэлла, были прикованы к растущей груде банкнот и монет. Закончив, Хэнкок придвинул ее к секретарю. — Вот, сэр. Можете пересчитать, если хотите, но, заверяю вас, все точно.

Он вернулся на свое место, оставив деньги на столе, будто такая громадная сумма — на то, чтобы заработать ее, у любого из его ткачей ушло бы более десяти лет, — была для него чем-то незначительным.

Трикетт сделал секретарю знак подойти. Они принялись вполголоса о чем-то совещаться, потом подозвали старшего шерифа. Время от времени все трое бросали взгляды на Хэнкока. Наконец Трикетт обратился к заключенному:

— Николас Шедуэлл, вы обвиняетесь в гнуснейшем преступлении против Господа и нашего державного государя короля, главы Церкви Англии. Мы постановляем отправить вас в Эксетер, где вы предстанете перед судом. Однако, — продолжил он, морщась, будто слова причиняли ему боль, — учитывая состояние вашего здоровья, известность капитана Хэнкока и то обстоятельство, что он готов предоставить суду столь весомую гарантию вашего благоразумия, мы намерены освободить вас под залог. — («Нет!» — выкрикнул кто-то в зале.) — при условии, что вы вернетесь сюда к полудню следующего понедельника, пятнадцатого апреля, и сдадитесь суду. — Ему пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть возгласы возмущения. — Все это время вам надлежит оставаться в доме капитана Хэнкока, кроме воскресенья, когда вы должны в обязательном порядке посетить христианскую службу и продемонстрировать раскаяние, получив святое причастие. Вы согласны на такие условия?

— Да, сэр.

— А вы, капитан Хэнкок, не сомневайтесь: если Шедуэлл не явится сюда на следующей неделе, вы не только лишитесь тысячи фунтов, но и сами можете предстать перед судом по обвинению в пособничестве государственному преступнику и содействии его побегу. Вы отвечаете за него.

— Я это понимаю.

— Встаньте, мистер Шедуэлл. На этом суд заканчивает свое заседание… и призывает всех, — Трикетту пришлось кричать, чтобы его услышали, — и призывает всех к соблюдению порядка!

Призывать к спокойствию было поздно. Граждане Эксфорда собственными глазами видели выжженное на лбу Шедуэлла клеймо еретика, и этого им было достаточно, чтобы вынести своей приговор. В воздухе запахло чем-то нехорошим — так же, как во время шедуэлловского представления.

— Помогите мне! — бросил Хэнкок Фэйрфаксу.

Едва обвиняемый поднялся со скамьи подсудимых, явно ошарашенный таким поворотом событий, как капитан подхватил его под одну руку, а Фэйрфакс — под другую. Но даже их совместных действий оказалось недостаточно, чтобы предотвратить грубые выходки. Люди рвались к ним, желая сшибить Шедуэлла с ног. Мелькали кулаки. Старика оплевывали и осыпали оскорблениями. Шерифы не делали никаких попыток вмешаться; сэр Уильям Трикетт уже удалился. Одного особенно разошедшегося юнца — совсем еще мальчишку, который шипел и плевался, точно кот, — Хэнкок схватил за грудки и отшвырнул прочь с дороги, как тряпичную куклу; тот с грохотом перелетел через несколько скамей. После этого зрители слегка притихли и расступились. Хэнкок и Фэйрфакс смогли пробиться к выходу и выйти на площадь.

Крытый фургон, запряженный четверкой мулов, стоял прямо у дверей. Куик, сидевший на козлах, нагнулся и протянул Шедуэллу руку, чтобы втащить его на соседнее сиденье, а Хэнкок одновременно подпихнул его сзади. Как только старик очутился на козлах, он обернулся:

— Я не успел поблагодарить вас, сэр…

— Поезжайте прямиком к воротам, мистер Куик, — велел Хэнкок, не дав ему договорить. — Мы нагоним вас по пути. — Он стегнул ближайшего к нему мула. Фургон тронулся с места. Убедившись, что мулы набирают ход, Хэнкок вытащил из-за пояса пистолет и повернулся к дюжине молодчиков, которые вышли вслед за ними из зала суда. — А ну-ка оставьте его в покое, слышите? — Он пригрозил пистолетом. — Не то будете иметь дело со мной, и ни один из вас не сможет продать мне шерсть или что-нибудь еще!

Парнишка, которого он швырнул наземь, размазывал по щеке кровь. Один из его товарищей, судя по виду, старший брат, выкрикнул:

— Постыдились бы, Джон Хэнкок! Помогать еретику! Богом клянусь, меня вам не запугать!

Он бросился вперед. Хэнкок вскинул пистолет и прицелился в него. Внезапно вся толпа пришла в движение, как склон холма над Эксфордом, угрожая обрушиться на них.

— Да, он грешник! — закричал Фэйрфакс, найдя где-то голос, и встал между толпой и Хэнкоком. — И я тоже грешник. — Он широко раскинул руки. — Мы все грешники в глазах Господа! Вспомните слова Иисуса Христа: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень!» Любой, кто осмелится поднять руку на Шедуэлла или кого угодно еще, будет отвечать перед Всевышним. Вы готовы принять Его вердикт? — (Никто не шевельнулся.) — Тогда возвращайтесь по домам, — произнес он со всей суровостью, на какую был способен, — и молитесь о прощении.