Никлас Натт-о-Даг - 1794

Откуда у Майи вырезанный из коры кораблик? Склонилась над этим журчащим ручьем… но что это? Она уже не крошечная девчушка. Почти девушка с длинными гладкими ногами. Сидит на корточках, круглые колени чуть не прижаты к розовым ушам. И Карл… он стоит позади, чуть пониже ростом.

— Мама сказала, надо быть осторожным с водой. — В глазах сомнение.

Майя фыркает, не поворачивая головы, откидывает прядь со лба — надо изловчиться опустить кораблик в ручей так, чтобы он не перевернулся. Как она похожа на бабушку, на мать Анны Стины! А у Карла такие же голубые глаза, как у нее самой. И вот Майя бережно отпускает суденышко. Сучок, изображающий киль, помогает ему обрести равновесие, и кораблик, покачавшись, пускается в плавание. Дети, хохоча, бегут за ним. Анна Стина смотрит, и се охватывает страх. Верно ли нагадала Лиза-Отшельница на листиках земляники? «Твои дети вырастут сильными и здоровыми…»

Резкая боль — крыса впилась в указательный палец. Верхние резцы скользнули по ногтю, а нижними она прокусила подушечку. Анна Стина судорожно сжала руку и чуть не ухватила крысу за передние лапы. Та заверещала, вырвалась и убежала.

Наверняка запомнила вкус ее крови.

Внезапная боль заставила ее очнуться от смертельного забытья. Как она могла забыть! Оставила беззащитных младенцев под присмотром человека, который вряд ли сумеет выдержать их хотя бы сутки. Сцедила довольно много молока, но теперь-то оно наверняка кончилось. Где-то там, в лесу, плачут ее голодные малыши. Она судорожно всхлипнула, и камень тут же больно врезался ей в лопатку.

Что-то происходит… что? Ей вдруг стало жарко. Попробовала пошевелиться, и показалось, что каменные объятия немного ослабли. Почему она вся мокрая? Неважно…

Анна подогнула ногу, нашла упор, выдохнула, что есть силы и продвинулась вперед. На дюйм, потом еще на один. Здесь совсем чуть-чуть, но просторнее, и она может сделать глубокий вдох. Еще один дюйм. И еще один И только запах, знакомый запах напомнил, чему обязана она спасением.

Материнское молоко. Грудь не выдержала напора скопившегося и не сцеженного молока. Она стала меньше, и Анна Стина сумела выскользнуть из каменных тисков.

На выходе из туннеля тоже совершенно темно. Но это другая темнота, хотя и не менее отвратительная. По-видимому, с тех пор как Анна Стина перетащила в подвал останки Альмы Густафсдоттер, сюда ник го и не заходил. Посчитали, что это труп самой Анны Стины. Число беглянок сравнялось с числом погибших, на том и успокоились. Трупного смрада уже не заметно, но протухшие овощи в бочках воняли так, что Анна Стина зажала нос и постаралась дышать ртом. Она нащупала полопавшиеся, кишащие мокрицами мешки. Какие-то летучие насекомые, перепуганные неожиданным вторжением, то и дело натыкались на ее голое тело и в ужасе отскакивали. Память об этом омерзительном подвале, которую она уже больше года старалась вытравить, вспыхнула с новой силой.

Но медлить нельзя. Быстро оделась в темноте, сориентировалась, где должна быть дверь, — но двери на месте не оказалось. Пошла на ощупь вдоль стены и все же нашла. Прислушалась.

Тишина. Прядильный дом спит.

Поднялась по лесенке на первый этаж. Над головой, на втором этаже — комнаты пальтов. Прислушалась — отдаленный хоровой храп. Попробовать открыть ключом дверь? Страшно… сначала лечь на пол и заглянуть в щель под дверью.

Ни звука, ни огонька.

Ключи туго спеленаты тряпкой, чтобы не гремели. Попробовала один, другой. Подошел третий, хотя и с трудом. Дюлитц все рассчитал — замки старые и мало чем отличаются друг от друга.

Здесь какая-то контора. Беспорядок. На полках — навалившиеся друг на друга толстые папки. Воздух, как часто бывает в помещениях, где хранятся бумаги, — сухой и пахнет пылью. Еще одна дверь, еще один ключ. Выход на другую лестничную площадку. Глаза понемногу привыкли к темноте, она кое-что начала различать. На той стороне холла — временное убежище новой заключенной, бывшие покои безумного пастора Неандера.

Впервые она не смогла подобрать ключ. Пробовала один за другим, пока не сообразила, что дверь попросту не заперта. Слегка приоткрыла — на каменный пол вылетела стрела света.

Пленница не спит.

Сидит у резного туалетного столика перед зеркалом в отделанной сусальным золотом раме и расчесывает волосы. Поворачивает голову направо, налево — видно, оценивает, насколько пострадала ее красота за год в тюрьме. Время от времени откидывает голову — смотрит, исчезает ли неопрятная складка на шее.

Анна Стина остановилась в нерешительности. Как прервать молчание? Так ничего и не придумала — узница ее опередила.

— Почему ты меня беспокоишь? Ты что, не знаешь, который час? Глубокая ночь!

Магдалена Руденшёльд заметно недовольна.

— Что это значит? Мне лгут в лицо! Ульхольм поклялся всем, что мог придумать! Обещал избавить меня от встреч с… неужели недостаточно, что меня заперли с потаскухами и бродягами? И все ради того, чтобы унизить! Зачем ты пришла? Хочешь что-то украсть? Или потом хвастаться подружкам по несчастью, что видела не кого-нибудь, а саму Маллу Руденшёльд?

Анне Стине стало очень обидно.

— Я пришла с поручением, — сухо произнесла она и вытащила из кармана юбки конверт.

Магдалена Руденшёльд вскочила так, будто в стуле, на котором она восседала, была спрятана особая пружина. Подбежала, чуть ли не вырвала из рук Анны Стины конверт и вскрыла его ловким, давно отработанным движением ногтя. Прочитала за несколько секунд, поднесла к пламени свечи, подождала несколько секунд. Убедилась — горит надежно. Бросила пылающую бумажку в изразцовую печь, со злорадной усмешкой вернулась к столику и обмакнула перо в чернильницу; перо заплясало по бумаге с непостижимой быстротой.

Анна Стина заглянула через округлое плечо узницы. Список имен.

— Час мести еще не пришел, мой Густаф… еще не пришел. Когда мы вернем все, что нам принадлежит, все они получат по заслугам. Пусть молят о пощаде — мы не услышим! Мы ничего не услышим, мы сольемся в счастливом поцелуе долгожданного воссоединения. Я буду как королева, любима и почитаема всеми…

Она сложила бумагу, нагрела над свечой палочку красного сургуча, запечатала письмо и протянула Анне Стине.

— Вот, возьми. И будь осторожна. Поняла? Будь осторожна. В кабаки не заходи по дороге, даже если захочешь… промочить горло. — Простонародное выражение Малла Руденшёльд выговорила с бледной улыбкой.

Анна Стина посмотрела на окна — забраны решетками. Этот путь отступления отрезан. Магдалена снова улыбнулась.

— Вот оно что… Ты хочешь получить un souvenir … — Она обвела взглядом комнату. — Это понятно. Не ты одна. Но все имущество распродано… конечно, преданные друзья скупили все мои украшения и носят их, как знак верности. Переплатили при этом изрядно. Что ж… я могла бы расписаться на бумажке, чтобы ты показала своему ухажеру, но, к сожалению… не могу и не хочу рисковать.