Лиза Уингейт - Пока мы были не с вами

Не важно, по какой причине — возможно, только потому, что роли идеальной дочки и милашки в нашей семье были уже заняты, — я избрала амплуа «умница».

Я любила учиться и по общему молчаливому согласию должна была стать знаменосцем нашей семьи, заменить сына, повторить успех отца. Но мне как-то всегда думалось, что когда придет пора, я буду старше, успею подготовиться.

А сейчас я смотрю на отца и урезониваю себя: « Эвери, прекрати сейчас же! Подумай, ведь ради этого он работал всю жизнь. Вспомни — к этому стремились поколения Стаффордов со времен Американской революции!»

Наша семья всегда крепко держалась за рычаги управления государственной власти. Папа не исключение. Отставной военный летчик — школу в Вест-Пойнте закончил еще до моего рождения, — он всегда уверенно и с достоинством поддерживал высокую репутацию нашей семьи.

«Конечно, ты этого хочешь,— решительно напоминаю я себе.— Всегда хотела. Только не ожидала, что это случится так скоро и таким образом. Вот и все».

Но в глубине души я всеми руками и ногами за самый лучший исход: победу над врагами на обоих фронтах — политическом и медицинском. Отца вылечат с помощью операции, из-за которой ему пришлось сократить время пребывания на летней сессии Конгресса, и помпы с препаратами для химиотерапии, которую ему придется пристегивать к ноге каждые три недели. Мой переезд в Айкен окажется временным.

Рак исчезнет из нашей жизни.

Разумеется, его можно победить. Раз у других людей получается справиться с ним, значит, сенатор Уэллс Стаффорд точно его одолеет.

Нет на свете человека сильнее и лучше, чем мой папа.

— Готова? — спрашивает он, поправляя костюм.

Я с облегчением вижу, как он приглаживает хохолок на волосах. Я не готова превратиться из дочки в сиделку. Еще не готова.

— Иду сразу за тобой.

Я сделаю ради него все что угодно, но надеюсь, пройдет еще много лет, прежде чем мне придется из ребенка превратиться в родителя. Я поняла, насколько это тяжело, когда увидела, как папа пытается принимать решения за свою мать.

Когда-то моя бабушка Джуди отличалась острым умом и веселым нравом, но сейчас она казалась тенью себя прежней. Несмотря на страдания, которые ее состояние приносило нашей семье, папа никому не мог о нем рассказать. Если в прессу просочится хотя бы намек на то, что мы отправили мать сенатора в дом престарелых, да еще и в заведение высшего класса, которое располагается в замечательной усадьбе в десяти милях отсюда, сложится абсолютно проигрышная с политической точки зрения ситуация. Из-за скандала, который разгорается в нашем штате вокруг принадлежащих крупным корпорациям учреждений по уходу за стариками, где произошла череда насильственных смертей и отмечены случаи плохого обращения с подопечными, политические противники отца либо акцентируют внимание на том, что только толстосумы могут позволить себе приличный уход за родными, либо назовут отца бессердечным скотом, которого не заботят проблемы пожилых людей, ведь он даже родную мать запихнул в дом престарелых. Они скажут, что сенатор с легкостью закроет глаза на нужды беззащитных граждан, если это пойдет на пользу его друзьям и спонсорам избирательной кампании.

На самом же деле решение, которое папа принял насчет бабушки Джуди, никоим образом не относится к политике. Мы,- как и любая обычная семья, столкнулись с ситуацией, когда любой возможный исход вымощен болью, выстлан виной и запятнан позором. Нам было неловко за бабушку Джуди. Мы боялись за нее. У нас сердце кровью обливалось, когда мы представляли, чем может закончится ее мучительное погружение в деменцию. Перед тем как мы отправили ее в дом престарелых, она сбежала от сиделки и домашних слуг, наняла такси и пропала на целый день. Когда ее наконец нашли, она бродила по деловому комплексу, который когда-то был ее любимым торговым центром. Как она сумела это провернуть, если ей не под силу вспомнить наши имена, остается загадкой.

Этим утром на мне одно из ее любимых украшений. Я смутно ощущаю его на запястье, когда выскальзываю из лимузина. Я делаю вид, что выбрала браслет со стрекозой в честь бабушки, но на самом деле он безмолвно напоминает мне, что женщины семьи Стаффорд всегда делали то, что велит им долг, даже вопреки своему желанию. В месте проведения сегодняшнего мероприятия мне неуютно. Я никогда не любила дома престарелых.

«Это всего лишь встреча с избирателями, — напоминаю я себе. — Пресса здесь не для того, чтобы задавать вопросы, — она всего лишь освещает событие». Мы пожимаем руки, проходим по зданию и присоединяемся к его жильцам на торжестве в честь дня рождения женщины, которой исполняется сто лет. Ее мужу девяносто девять. Такое событие и впрямь достойно праздника.

В коридоре пахнет так, будто кто-то выпустил сюда без надзора тройняшек моей сестры, снабдив их баллончиками дезинфицирующего средства. Воздух наполнен искусственным ароматом цветущего жасмина. Лесли принюхивается и одобрительно кивает. Она, фотограф и несколько помощников и консультантов окружают нас с отцом — на этой встрече с нами нет телохранителей. Не сомневаюсь, что они сейчас готовятся к форуму в городской администрации, который пройдет после обеда. На протяжении многих лет моему отцу угрожали смертью группы маргиналов, боевики-националисты и множество психов, которые считали себя снайперами, биотеррористами и похитителями. Он редко относится серьезно к подобным угрозам — в отличие от сотрудников своей охраны.

Мы заворачиваем за угол, и нас встречают директор дома престарелых и две новостные команды с камерами. Мы идем по коридорам, операторы снимают. Мой отец излучает обаяние. Он пожимает руки, позирует для фотографий, успевает поговорить с людьми, склоняется над инвалидными колясками и благодарит персонал за сложную и ответственную работу, которой они ежедневно посвящают себя.

Я следую за ним и делаю то же самое. Жизнерадостный пожилой джентльмен в твидовом котелке флиртует со мной. С восхитительным британским акцентом он говорит, что у меня прелестные голубые глаза.

— Если бы мы встретились на полвека раньше, я бы очаровал вас настолько, что уговорил бы пойти со мной на свидание, — шутит он.

— Думаю, что вы уже меня очаровали,— отвечаю я, и мы смеемся вместе.

Одна из сиделок предупреждает меня, что мистер Макморрис — настоящий среброволосый донжуан. Он подмигивает сиделке, подтверждая ее слова.

Пока мы идем по коридору на празднование столетнего юбилея, я неожиданно понимаю, что мне нравится происходящее. Старички выглядят довольными. Этот дом престарелых не так хорош, как тот, куда мы отправили бабушку, но все же на порядок лучше запущенных заведений, о которых рассказывали истцы на недавней череде судебных процессов. Скорее всего, ни один из пострадавших не получит ни цента — независимо от того, какое возмещение им обяжет выплатить суд. Финансисты, открывающие подобные пансионаты для стариков, используют сеть холдингов и подставных фирм, объявить которые банкротами, чтобы не платить пострадавшим, — раз плюнуть. Вот почему, когда вскрылись связи между скандальными богадельнями и одним из старых папиных друзей и спонсоров, едва не разразилась настоящая катастрофа. Мой отец — публичная персона и вполне может оказаться тем политиком, на которого обрушится праведный гнев общественности.