Андрей Марченко - Однажды в СССР

— А если, положим, как-то в окно войти? — спросил Пашка.

— На глазах у всех? Ты сам-то понимаешь, что городишь?

— Ну да.

Дальше очередь сдвинулась, и Пашке с Аркашей пришлось войти в здание. Там разговаривать о воровстве заводских денег стало неудобно. К этой беседе не вернулись ни в этот день, ни в другой.

На проспекте Металлургов за продуктовым магазином «Прогресс» рыли котлован под новый дом. А слева и справа от пятиэтажки, где магазин помещался, уже стояло две высотки. В левой находился какой-то трест и цветочный магазин. Надо сказать, что этот цветочный всех генсеков и смены власти пережил без особых потерь и долго размещался на том же месте.

Продуктовому повезло меньше. Вместо него открылся мебельный, после — универсам и банк. Банк прогорел, а магазинчик сменила забегаловка. Не без потерь переживали десятилетия парикмахерская и хозяйственный, размещенные рядом. А тут в мороз и жару, в кризисы и редкие времена подъемов продавали цветы, землю и горшки.

Но о продуктовом помнили. Например, именовали выстроенную девятиэтажку «за Прогрессом» даже в те года, когда от продуктового и следа не оставалось. Если на какой-то итерации в той пятиэтажке появлялся продуктовый — его нарекали «Прогрессом».

«Школярику», что размещался в правой девятиэтажке, повезло меньше. И уж мало кто вспомнит о нем. Там торговали канцелярией — от ластиков за три копейки до пишущих машинок. В углу стояли горны, пыльные стяги, несколько бюстов Ленина. Впрочем, довольно резво расходились пионерские галстуки, ибо пионерия то и дело их рвала и теряла.

Ближе к кассе на витрине лежал самый ходовой товар — тетрадки и дешевые шариковые ручки. Подальше — ручки перьевые, дороже, красивей. И если в заводе у кого-то из начальства случался день рождения, коллеги, недолго думая, дарили дорогую перьевую ручку. Те обычно у руководства не задерживались. Их швыряли на совещаниях в провинившихся или просто от раздражения — в стену. Поэтому у магазина всегда был стабильный рынок сбыта, хотя в СССР это мало кого волновало.

Владимир Никифорович сам покупал подарки в «Школярике», но ему дарили иное. Он был нумизматом-любителем. И всякий возвращающийся из загранкомандировки привозил уважаемому человеку жменю монеток и цветастые купюры скромного достоинства. Впрочем, определенные нумизматические редкости были и там: американский стальной цент, пять марок из ГДР, посвященных Отто Лилиенталю. Но изюминкой коллекции было две рейхсмарки, отчеканенных в 1934 году к какому-то юбилею Шиллера. Эту монету Владимир Никифорович показывал лишь особо приближенным, да и то в минуты откровения.

Были и отечественные монеты — банальные юбилейные рубли, мелочь, отчеканенная при Сталине или вовсе до революции.

Коллекция без затей хранилась на двух подносах из дуропласта, взятых из столовой. Чтоб на монеты не садилась пыль, поддон был поставлен за стекла серванта.

И вот уже не спросить, отчего начальник цеха держал их на заводе, а не дома? Может, потому что на заводе во вменяемом состоянии он находился больше, чем дома. Потому что большинство тех, кого он считал друзьями, также были здесь, на заводе.

-

Тот день будто бы начинался обычно. Около семи утра Владимир Никифорович подъехал к цеховой конторе на своем бежевом «Москвиче». Поднялся по лестнице, поговорив пару минут на площадке второго этажа с уборщицей. Из подвала душно парило. Ночная смена из бани шла домой, ответно первая, дневная, отметившись в табельной, торопилась переодеться.

Закончив разговор, начальник цеха поднялся в свой кабинет. На полвосьмого ожидалось проведение внутрицехового рапорта, дабы уже на заводском селекторе в восемь часов Владимир Никифорович мог говорить о трудовых свершениях ночной смены, и о том, что помешало выполнить план.

Но цеховое совещание в тот день отменилось, а на заводском Владимир Никифорович сидел как на иголках и отвечал невпопад.

После селектора вернулся к кабинету, возле которого уже собралась толпа. Начальник цех желал, чтоб увиденное часом раньше оказалось наваждением, но нет — дверь в кабинет была аккуратно отжата заступом, который сняли с пожарного щита этажом ниже.

Заступ лежал тут же, оставленный за ненужностью.

— Что столпились? А-ну марш работать!

Толпа зашумела, задвигалась, переформатировалась. Но, кажется, никто так и не ушел.

Владимир Никифорович о чем-то шепотом спорил с начальником караула. Потом, окончив дела в зале совещаний, заглянул главный инженер, пожал плечами и отправился прочь, к служебному авто.

К облегчению Владимира Никифоровича цеховой парторг зазывал коллектив на политинформацию в Ленинскую комнату.

Двигаясь в толпе, Аркаша сказал Павлу:

— Узнаю, что это ты — убью.

— Командир, да что ты! — натурально возмутился Павел. — У нас общагу ночью закрывают. Да как бы я смог?..

Зашли в Ленинскую комнату, драпированную красной материей. От обилия людей тут же стало душно. Женщины заняли сидячие места, мужчины разместились вокруг у стен. Здесь собралась преимущественно цеховая контора, поскольку Ленинская комната, конечно же, не вместила бы всех, кто работал в цехе. Рядом с Аркашей стал Санька Ханин, прибывший сюда из инженерного корпуса по какой-то служебной необходимости с охапкой чертежей под мышкой.

Предполагалось, что подобное мероприятие происходит на всех участках завода, в мастерских и подсобках. Но рабочие презирали подобную ерунду. На эту вольность все смотрели сквозь пальцы, ибо на собрания уходила уйма человеко-часов, а оплата рабочим шла сдельная. Контору же составляли повременщики, и для них не имело особого значения, где проводить рабочие часы.

На политинформации прививали любовь к Стране Советов, указывая на беды иных стран. Например, в СССР не притесняют негров, которых практически нет.

Первый доклад посвящался, разумеется, неизменно миролюбивой внешней политики государства и дорогому Леониду Ильичу, коему совершенно уместно недавно было присвоено маршальское звание.

Затем выступил контролер ОТК — говорил об успехах СЭВ. После перешли к международному блоку. Нормировщица Кукушкина пламенно обличала родезийского диктатора и реакционера Яна Смита. Тему эту можно было эксплуатировать много лет. Пересказать ее, скажем, через пять месяцев, когда доклад забудется, сменять на конспект выступления про южно-американскую хунту у кого-то из другого цеха.

Эксплуататоры вообще отличались стабильностью и предсказуемостью. Это вот в прошлом году вышло неудобно: советские газеты приветствовали освобождение кампучийскими патриотами Пномпеня от американских марионеток. А патриоты оказались какими-то неправильными коммунистами.